Таня, ну, Таня… Даже в такой момент не можете удержаться от кокетства. Я же объяснял: Максим Павлович прибыл из другого времени.
– Да, да, конечно, из другого, – рассеянно пролепетала Леонтьева. – Никак не могу привыкнуть. Мы же теперь маски, извините.
Остальные террористы уставились в сторону тюремных ворот, ждали узника.
Максим много читал о казни Каляева и в русских, и в немецких газетах, поэтому знал, что никакого чуда не произойдет.
Вот фигурка узника взобралась на эшафот твердо и уверенно, безо всякой помощи.
– Что же дальше будет? – тихо спросил Каляев у Ландо.
– Неужели вам интересно? – с деланным равнодушием вмешался жандармский полковник. – Я думаю, нам не стоит ждать аутодафе. Свою казнь я-то уж точно смотреть бы не стал.
– И не глядите! Не вас же буду вешать! – капризно твердил Каляев. – А я хочу смотреть, хочу!
– Видите священник? – спросил Ландо. – Он поднесет крест, но вы не станете его целовать.
– Правильно! Какой в этом смысл? – убежденно проговорил Каляев. – Имеют ли отношение мракобесы к Богу? Целование креста на эшафоте – разве не лицемерие? Счастье заключается в другом: умереть за свободную Россию.
Бурцев покачал головой.
Женщины переглянулись.
– Господин Ландо, – спросила Коноплянникова, пока внизу бубнили приговор, – нас тоже когда-нибудь убьют?
– Отставьте, Зиночка, – цинично заметил Зубатов. – Неужели, связав судьбу с террором, думаете, что вас наградят орденом Святой Великомученицы Екатерины? Ведь вам объяснили: нынче не имеет никакого значения, казнили ли вас уже или только собираются. Покончу я собой в семнадцатом, узнав, что государь отрекся, или меня растерзают революционные студенты.
– А вон и Филиппов пожаловал, – прокомментировал Бурцев, указав рукой в сторону виселицы.
– Булочник? – Леонтьева неуместно хихикнула . – Обожаю его калачи.
Моя Таня так бы не шутила, подумал Максим. Значит, точно не моя. Иное трансцендентальное воплощение. Совсем не та Таня!.
Бурцев мрачно покосился на террористку.
– Это не булочник, это знаменитый палач. – И, обратившись к остальным, произнес громко: – Я думаю, господа, что у страны есть будущее, если в ней вакансии палачей свободны. Только такие нелюди, как Филиппов, и могли согласиться на казнь революционера!
– А вы лирик, Владимир Львович, – возразил Каляев. – Вы уверены, что в будущем мы не встретим целую толпу палачей?
– А вы пессимист, Янек, – заметил Зубатов Каляеву. – Вдруг будет, как предсказывали Маркс и Каутский?
– Полно, господа! – сказала Коноплянникова. – Там человека убивают. А вы!
– Вот именно, – цинично вставил Богров. – Сейчас вы скажете нечто героическое. Что-нибудь о свободе, о счастье народа.
– А когда тебя, сука, в Киеве арестовали, ты как себя вел? – не выдержал
