веселье. Какая же в Покровке скучная жизнь! Кто её такую придумал и для чего? Но всё же Василий улавливал в своём остывающем и прозревающем сердце и иного рода желания – более всего хочется не куда-нибудь далеко отсюда попасть, а хочется – к маме, хочется жить-быть рядышком с ней; а ещё лучше, справедливее – увезти бы и её отсюда в дальние страны, чтобы она там улыбалась, была весела. Пойти домой? Нет, страшно: ругаться мама будет, расстроится, а отец может и ремешком угостить. Уж коли решился бежать, да к тому же девчонку с собой сманил, – отступать нельзя, за слабака прослывёт. А к маме он вернётся, обязательно вернётся, вот только хотя бы одним глазком посмотрит на другую жизнь. Вернётся и – заберёт её с собой! Ах, как было бы славно, если так и получилось бы!
Не дождавшись пассажирского поезда, Василий и Саша намерились уехать в остановившемся на минуту-другую товарняке, однако никак не могли забраться на платформу вагона; даже до нижней ступеньки не дотянуться было им, малышам. Но Василий упрям, изобретателен, ловок. Ему хочется поскорее отсюда уехать, и он уедет во что бы то ни стало. Решено – сделано. Прыг-подпрыг, – и ему удаётся-таки ухватиться за какую-то скобу, подтянуться к ступеньке. Однако внезапно, с хлопаньем и скрежетом, состав содрогнулся и покатился, неумолимо покатился, набирая скорости. Василия занесло беспомощной тряпицей, тукнуло головой о металлический уголок. Он оборвался и улетел под откос.
Больно, обидно, однако снова – ни слезинка, ни морщинки. Подскочил с земли, потёр лоб, отряхнулся, хмуро, как на неприятеля, посмотрел вслед уже громыхавшему по рельсам поезду. Подхватил Сашу за руку, повёл её, куда глаза глядели. Мимо проносились, леденяще обдувая лица, поезда. Стало понятно, что пассажирские и скорые не останавливались на этой захолустной станции. Сумерки захватывали, давили землю. Ветер, которому обрадовались в первые минуты побега, оказался жутко холодным, колющим, жестоким. Саша вся скрючилась и походила на старушку. Где поесть, обогреться, просто приткнуться бы – они решительно не знали.
– Вернёмся, Вася, в сад? – простучала зубками Саша.
– Нет, – кое-как раздвинул он посинелые мёрзлые губы.
В тот скучный дом он не вернётся никогда! И к родителям, к маме – решено бесповоротно! – не пойдёт: ведь затолкнут туда же. Однако куда идти, что делать? Снова тупик? Что ж, если тупик, – так лучше умереть на морозе, сгинуть в ночи! – забурлила душа коченевшего Василия.
Саша не стерпела – заплакала, но сжимала, таила всхлипы, чтобы, по-видимому, не огорчать Василия. Брели в потёмках, уже не видя ясно пути.
– Смотрите, смотрите: вон они, вон они!..
За ними, размахивая фонарями, бежали люди – родители, воспитатели, милиционеры, ещё кто-то.
– Васенька, крошка мой, сыночка!
Мать подхватила Василия на руки и беспорядочно, сыро расцеловывала его, притискивая к груди.
Василий, будто оттаяв, зарыдал, завыл, потому что горестно и скорбно понял –
