зря принял всерьез ту дуру клюквенную. Они же, эти итээры долбаные, как занимали с детства свое место в общем строю, так более уже никуда и не перескакивали. Если уж приставили кого рисовать крышки для чайников, то будьте уверены, что в пенсионном адресе будет указано, что за годы и десятилетия беспорочной службы имярек вычертил этой дешевой штамповки тьмы и тьмы, и тьмы всяческих типоразмеров. А потому простейший вопрос вызывал у них заворот извилин и несварение мыслительного аппарата, запирая сразу и язык, и мозги.
Но как ни крути, а объяснить свою забубенность проблемами инженерно-технической прослойки было невозможно. Даже тогдашний Боря Гомельский, Боря-бычок, это понимал точно.
Скажу честно, у самой проходной ноги мои слегка подломились. К счастью, я уже успел схватиться за дверную ручку, а потому устоял. Было мне не то что не по себе, а попросту страшно. Какое там отмахнуться – мне даже и заслониться было уже совершенно нечем. Единственным средством защиты, оставшимся мне по силам, был коронный прием северо-западной школы боевых искусств, именуемый на дворовом диалекте «дать дёру». Но все, шалишь, сказал я себе, отбегался. (Если бы я только знал, сколько еще раз буду повторять эту фразу!)
Через проходную и мимо кабинета Провоторовой мне удалось проскочить чисто, а в машинном зале прямо уперся лбом в грудную клетку Вилена. Я не уворачивался. Раньше или позже это все равно должно было случиться, так пускай произойдет прежде, чем меня ухватит за шиворот главный начальник. Разговор у нас вышел короче моего роста и прямее моих извилин. Он не спрашивал что случилось, он спросил почему? И я так же честно сформулировал ему существо дела. Вилен выслушал и долго оглядывал меня, ощупывал взглядом от маковки до пятки и обратно.
– Ладно, подождите здесь. – Он кивнул в сторону своей комнатушки, а сам двинулся в другую сторону.
Докладывать по инстанции, понял я.
Я ждал, наверное, больше получаса, но времени как-то не замечал. На виленовском столике обнаружил новый выпуск отраслевого журнала и тут же наткнулся на прелюбопытнейшую статью. Но едва начал осмыслять уровень методики затеянного эксперимента, как в дверях вырос Вилен. Не говоря ни слова, он мотнул головой на выход, и я покорно потек следом. Однако, дивясь сообразительности коллег, не успел осознать глубин собственной низости.
– Глядите-ка, он еще и ухмыляется, – приветствовала меня из-за стола начальница.
– Я улыбаюсь, – пришлось мне вежливо поправить старшего товарища.
– Хорошее настроение – признак чистой души, – тихо заметил Вилен.
Провоторова так шлепнула ладонью по столешнице, что мне показалось на мгновение, будто органическое стекло, забыв о своей аморфной природе, брызнуло по углам мельчайшими осколками.
– Это у кого она чистая?! Вы хотите сказать, товарищ Суркис, что с чистой душой прогуливают три дня кряду?.. Кто у тебя умер?..
Я опешил.
– Да вроде бы все здоровы.
– И тетушка Бася? И дедушка Семен?.. И дальний,
