свое естественное предназначение, не ведая неравенства, насилия, войн, злых вожделений и страстей» [Забуборова, с. 8]. Удивительно созвучной современной повести оказывается идея романа Гильома де Лорриса, Жана де Мена «Роман о Розе» (XIII в.) о «сфере духа, принадлежащего Богу», мысль о том, что «у Природы нет полной власти над человеком», хотя Л. С. Петрушевская не сильно раздумывает над иерархией природных элементов. Город-сад, неоднозначно отстаиваемый современным писателем как вариант утопической мечты о счастье и веры в будущее человечества и в ходе повествования перемещающийся в территорию смерти (пожар в квартире героев), подводит читателя к мысли не только о хаосе бытия, но и о настойчивом поиске счастья.
«Остров-сад», источающий ароматы. Такой символический смысл обнаруживает рассказ «Остров летчиков», в котором Л. С. Петрушевская создает современный образ «благословенного рая»: «Где-то в океане есть волшебный остров и на нем сад и дворец, и если пролетаешь над этой территорией, то сад пахнет на десять километров вверх» [Петрушевская, с. 228]. Экзистенциальная устойчивость в волшебных историях предполагает отсылку к тексту «Песни Песней Соломона»: «Поднимись, ветер, – с севера, и принесись с юга, повей на сад мой, – и польются ароматы его!» [Песнь, с. 99]. В. В. Розанов в предисловии к переводу этой книги Абрамом Эфросом поднимал вопрос о передаче подробностей первоисточника, указывал на «вечную ароматичность» сада в «Песни». Рассуждая о благовонии, философ вспоминает: «Мне как-то пришлось прочесть, что нет ничего обыкновеннее на улицах Иерусалима, как увидеть жителя ‹…› спешно идущего, который держит в руках цветок и постоянно подносит его к носу». Итак, «Бог создал мир пахучим» («Имя твое как разлитое миро») [Песнь, с. 172].
Жанровая синкретичность текстов Л. С. Петрушевской позволяет создать авторскую антиномию «там – здесь» с важной функцией аромата цветка: розы, тюльпаны, пионы, ромашки, васильки, настурции не благоухают для ряда героев, живущих прозаическими земными страстями, следовательно, в земном своем воплощении цветы лишены сакральности. Автор не создает сложного сюжетного решения. Но приметен образ летчика, оказавшегося во власти запахов облака в небе, по возвращении на землю возделывает свой сад, надеясь приобщиться к «нежным, сильным» ароматам, внутренне перерождающим человека, жаждущего душевного равновесия и успокоения. Детально проработанный в небе образ сада появляется на земле и получает бытийное звучание: «Из-за ограды выглядывали удивленные соседи, все бабочки округи порхали над крошечным садом летчика, и вообще обстановка сильно напоминала сон, потому что этот клочок земли нестерпимо благоухал» [Петрушевская, с. 237]. Создается впечатление, что Л. С. Петрушевская испытывает героя, предоставляя ему шанс реконструировать мироздание через чувственное ощущение, которое, по мнению В. В. Розанова, сакрально: «‹…› отношение через обоняние гораздо ближе, теснее, интимнее, чем отношение через зрение» [Песнь, с.
