повесть «Город Света»
Повесть Л. С. Петрушевской «Город Света», впервые появившаяся в печати в 2003 г., отнесена автором к разряду «волшебных историй». Супружеская пара Татьяна и Валерий, их сын Кузя и бабушка Елена – семья, так или иначе олицетворяющая жизнь. Мальчик наивно, бабушка рационально привносят в жизнь добро. Сказочные герои появляются в главе «Сирень и Топор»: первая – фея, второй – колдун. Добрая волшебница «старалась навести порядок в своем хозяйстве ‹…› и вот теперь ‹…› уже пора было лететь в свой Город Света за новыми силами». Злорадный старожил планеты Земля Топор «всячески портил жизнь здешним обитателям», знал тайны человеческой души: «не надо вмешиваться в жизнь людей, пусть делают, что им хочется, и тогда они с успехом сами друг друга переколотят и перебьют, и это и есть полная свобода и равенство, то же самое и братство» [Петрушевская, 2005, с. 11, 12]. Герой вынашивает идею об уничтожении человечества. Колдун прибыл с холодной планеты Черная Грязь – псевдоцивилизации, которая аллегорически отсылает читателя к философской категории «Зло» (пожилой «мамаше» Топора, – указывает автор, – «исполнилось дикое количество веков»). Атлантида, упоминаемая Л. С. Петрушевской как указание на глобальную катастрофу, выстраивает нарративное пространство повести с двойной событийностью. Мифологическое событие выполняет функцию сказочного обвинения: «И жирные, заевшиеся страны с умеренным климатом должны провалиться в пучины вод морских!» Согласно философским диалогам Платона, затрагивающим тему могущественного царства, представление об Атлантиде несколько иное: «‹…› В продолжение многих поколений, покуда не истощилась унаследованная от бога природа, правители Атлантиды повиновались законам и жили в дружбе со сродным им божественным началом: они блюли истинный и во всем великий строй мыслей, относились к неизбежным определениям судьбы и друг к другу с разумной терпеливостью, презирая все, кроме добродетели, ни во что не ставили богатство и с легкостью почитали чуть ли не за досадное бремя груды золота и прочих сокровищ. Они не пьянели от роскоши, не теряли власти над собой и здравого рассудка под воздействием богатства, но, храня трезвость ума, отчетливо видели, что и это все обязано своим возрастанием общему согласию в соединении с добродетелью, но когда становится предметом забот и оказывается в чести, то и само оно идет прахом и вместе с ним гибнет добродетель. Пока они так рассуждали, а божественная природа сохраняла в них свою силу, все их достояние ‹…› возрастало. Но когда унаследованная от бога доля ослабела, многократно растворяясь в смертной примеси, и возобладал человеческий нрав, тогда они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей; но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность и сила. И вот Зевс, бог богов, блюдущий законы, хорошо умея усматривать то, о чем мы говорили, помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару, дабы он, отрезвев
