учителя физики Эбера. В 1888 г. Эбер впервые появляется под именем Убю в поставленном А. Жарри спектакле в театре марионеток, воплощая архетипические черты буржуазного убожества, самодовольства, грубости, «скотства» (muflé). Спектакль имел успех. Окрыленный успехом, юный автор решил переработать ученические пробы пера, и в 1896 г., на сцене театра «Эвр» состоялась премьера «Короля Убю». Перед публикой предстала новая модель театрального искусства, разрушившего традиционную поэтику. Театр Жарри отличался снижением сценического действия, утрированными гротескными персонажами-марионетками, новым уникальным языком, сочетающим банальные фразы с алогичностью, бессвязностью содержания. В результате возникает образ мира парадоксальных смещений, слияние фантастического и бытового, комического и трагического. Время и пространство, изъятые из социально-исторического контекста, превращаются во вневременную абстракцию. «Действие пьесы, – отмечал А. Жарри, – происходит в Польше, т. е. нигде»[47]. Стремление к универсализации превращает папашу Убю в «марширующую абстрактную модель».
Жарри пародирует «Макбета» Шекспира. Эпатирующее содержание «Короля Убю», несовместимое с формой «высокой трагедии», взрывает изнутри традиционный жанр, придавая ему черты фарса, бурлеска, буффонады. Пародийно-ироническое обыгрывание культурной традиции, травестирует образную систему пьесы Жарри: его «Макбет» – Король Убю – предстает в гротескно-шутовском обличьи «толстого Полишинеля», убивающего королевскую семью ради «зонта, капора и широкого плаща до самых пят»[48]. Злой, ограниченный, трусливый Убю предстает гиньольным, кукольным персонажем, вызывающим в памяти карикатурные рисунки Анри Монье (художника XVIII в.), высмеивающие тупость, косность, убожество буржуа. Каждая его реплика демонстрирует его глупость: «он не должен говорить разумные вещи, а лишь глупые фразы с категоричностью и авторитетностью невежества»[49]. Знаменитый афоризм папаши Убю – квинтэссенция его тупости: «Если не было б Польши, не было б поляков»[50]. Трусость Убю травестируется при помощи раблезианской темы «телесного низа»: «Я переломал себе кишки, всмятку разбил яйца… Ой! Меня ранили, меня продырявили, меня изрешетили, меня причастили, в землю закопали, надпись написали». Трусость Убю – его вечный спутник. Раблезианская стихия смеха придает королю Убю шутовской, буффонный характер: «Как он хорош в каске и кирасе, ни дать, ни взять броненосная тыква».
Непристойная лексика, с которой начинается пьеса – «дерррьмо» (неологизм не существующего во французском языке глагола «merdre»), – школьные арго, архаизмы из Рабле, искаженные слова, создают новую реальность, которая перестает подчиняться законам логики, вызывая ассоциации с нонсенсом Л. Кэрролла: «Слова имеют тот смысл, который им придают». Король Убю – «толстый» Полишинель, гротескный, карикатурный персонаж, гарцующий, как и вся его армия на картонных лошадях; размахивающий
Besnier P. Alfred Jarry. – P. 125.
Французский символизм. Бельгийский театр. – С. 234.
J.-H. Levesquе Une etude// Jarry. Ocuvres choisies. – P., 1967. – P. 187.
Жарри А. Убю-король и другие произведения. – С. 230.
