уступки, упросила бы отца дать денег побольше, воспользовалась бы его любовью к ней, слабостью к дочери отца, в вопросах денег человека, скорей, безжалостного.
Дом был стар, но, пережив недавно ремонт, был внутри современным. Это были две белые комнаты с просторным коридором, который можно было превратить в гостиную, поставив меж дверьми диван и телевизор (а на придиванный столик – фонарик в виде красной коробочки, – немедленно придумала она). Кухня была невелика, с вытянутым в бойницу окном, но достаточна для пары шкафчиков и небольшого стола. В огромных окнах двух жилых комнат строгим солдатом стоял большой старинный дом.
Барби захотела здесь жить непременно. Удивительно, как похожа она была в своей, внезапно возникшей страсти на двоюродную бабушку, рано умершую женщину, на которую даже не обращала внимания, разглядывая старые семейные фотографии. В людских отношениях, тем более, вызванных родством, мы ж не знаем, откуда что берется, как возникает, каким образом протягивается, то невидимо, то настолько зримо.
Была у Барби и прежде своя прекрасная комната, и даже целый этаж был в ее распоряжении из-за странного устройства родительского дома, но знание, что самостоятельно будет она владеть всем этим жильем, целиком, включая белую кухоньку и ванную в мелкую розочку, – увлекло ее, захватило. То, что с нею будет Кен, не мешало ей, хоть и не было его почему-то в этих волнующих мыслях о собственном, близком таком будущем. Женщине в церкви она сказала, что может не только петь, но и, если понадобится, играть на саксофоне.
Слух у нее был.
Им повезло. Все так говорили. Мать Барби рассказывала об этом случае, как о чуде. Отец улыбался довольно. Когда вернулась она со счастливой вестью, он обнял дочь, погладил своей пятнистой рукой по белокурым волосам, уверенный, что это целиком заслуга его красавицы.
О том, что квартал, где детям выпало жить, не только хорошо расположен, но и весел, узнали родители Барби, лишь приехав; каждый по очереди.
Как бы тихо ни было на их боковой улице, всего в двух шагах от них были кафе и рестораны, клубы и дискотеки, магазинчики с разномастным барахлом, уголки с тенистыми площадками, чугунные скамейки, балюстрады и отполированные годами беломраморные перила, и щедрый на деревья и старину бульвар, и пешеходные булыжные тропы, где по обеим сторонам так много отмытого продажного блеску. Было в том квартале не просто весело, но и чисто, не только эксцентрично, но и продуманно, выверенно в тех самых мелочах, которые создают это плотное, цельное ощущение полноты и целостности каждой проживаемой минуты.
Мать Барби, случись ей счастье быть в тех местах студенткой, постаралась бы впитать и запомнить все, что случалось с ней там, как бы ни мелки, как бы незначительны ни были радости: то, как подали на щербатый стол большую голубую чашку кофе с обсыпанной корицей горкой молочной пены; то, какими загогулинами расписали разноцветные футболки те вертлявые мужички из магазинчика, за углом, через трамвайную линию; то, как, сидя на искривленной жеманно
