конечно же, сопровождала внучку в гостях, как это было в Твери. А юноша, судя по особым, «бобриным» чертам, являлся родственником хозяина дома, хотя одет был не по-барски, а по-крестьянски: в косоворотку с красной вышивкой, синие штаны и сапоги из мягкой кожи.
– Поздравляю, Таисия Ивановна, – сказал Бобрич. – Сумели заманить к нам гостя. Теперь я нисколько не сомневаюсь, что вы с ним – добрые приятели.
Тасенька радостно улыбнулась и встала, чтобы поздороваться с Ржевским. Она, кажется, хотела сделать реверанс, но поручик протянул ей руку для пожатия, и Тасенька обрадовалась ещё больше.
Рукопожатие – самое уместное приветствие для приятелей, однако «бобрёнок», вскочив вместе с Тасенькой, посмотрел на поручика косо, будто подозревал, что за приятельскими жестами что-то кроется.
Старушка Белобровкина меж тем громко произнесла, обращаясь к Ржевскому:
– Опять ты! Неужто передумал? К внучке свататься всё-таки будешь?
– Бабушка! – укоризненно воскликнула Тасенька. – Мы с Александром Аполлоновичем друзья.
«Бобрёнок» продолжал смотреть косо. И даже тогда, когда Ржевский кланялся старушке.
Наконец очередь здороваться дошла до самого «бобрёнка», и хозяин дома объявил:
– Это мой сын Пётр. Познакомьтесь, Александр Аполлонович.
«Бобрёнок» нехотя кивнул, а Ржевского вдруг осенила догадка.
– Надо же! – Поручик удивлённо воззрился на Бобрича. – Не думал, что вы, Алексей Михайлович, так прогрессивно мыслите.
– Благодарю, но… – пробормотал Бобрич. – Это вы к чему?
Ржевский развёл руками.
– А как же! Из всех моих знакомых только вы признали ребёнка, прижитого от крепостной. Обычно таких детей не растят в доме и не показывают гостям.
– Что? – У Бобрича округлились глаза.
– А супруга ваша не против, что Пётр живёт в доме? – продолжал удивляться Ржевский. – Жёны обычно не любят, когда у мужа детишки от интрижки.
Жена Бобрича ахнула, а хозяин дома, стараясь говорить спокойно, произнёс:
– Александр Аполлонович, вы не поняли. Пётр – мой законный сын. Мой и моей супруги. Отчего вы решили, что его мать – крестьянка?
– А почему он одет так странно? – спросил Ржевский, глядя крестьянскую рубаху «бобрёнка», тоже стоявшего с круглыми глазами. – Не нашлось для него фрака?
Бобрич, услышав это, засмеялся, а вслед за ним – супруга и дочки.
– Вот оно что! – воскликнул Алексей Михайлович и шутливо погрозил пальцем сыну: – А я говорил тебе, Петя, что надо одеться иначе. Не вовремя ты восстал против моды. Подождал бы осенней распутицы, когда гости к нам не ездят. Когда посторонние тебя не видят, восставай сколько угодно.
– Следовать моде – значит быть рабом! Рабом чужих вкусов, – гордо заявил младший Бобрич.
– Петя у нас оригинал, – торопливо
