готовить ужин, который только что просигнализировал о своей первичной готовности. Понизив температуру до ста семидесяти, она оставила блюдо запекаться ещё пятнадцать минут. Когда всё было готово, она вязалась за приготовление остальных блюд с выражением блаженного покоя на лице. В доме стояла гармоничная тишина, и лишь мягкое пение порой прерывало её.
– Лео-о-о-н! – протянул гнусаво Мудзин.
– Что? – в какой уже раз спокойно ответил ему Леон.
– Мы приехали?
– Нет.
– О, Боги! Долго ещё?
– Нет.
– Почему нельзя было взять машину побыстрее?! Эта плетётся как укушенная в задницу кляча!
– Потому что только на этой машине можно уехать в лес, Мудзин.
– А пешочком, может, как-нибудь надо было? Доехали бы до опушки, а там ножками бы за компанию! Прогулялись бы, водочки бы выпили – веселее бы стало сразу!
– Нет.
– Леон…
– Что?
– Мы приехали?
В ответ Леон тяжело вздохнул, подъезжая к отелю «Жемчужина». Набрав номер, Леон дал знать Люцию, что ожидает его внизу. Долго ждать не пришлось – минут через шесть Люций уже спускался со своей чёрной дутой сумкой из полиамида и двигался в сторону знакомой ему машины. На нём был серый меланжевый спортивный костюм Nike, состоящий из брюк, толстовки без капюшона, из-под резинки которой торчала белая футболка кроя оверсайз, а на ногах – спортивные белые кроссовки также от фирмы Nike. Он не был худой, но и не был особо атлетичным – поддерживал здоровый образ жизни: плавал, медитировал, делал утреннюю зарядку и растяжку, в общем, делал всё, чтобы поддерживать свой разум в полном порядке, ссылаясь на слова из сатиры Ювенала: «В здоровом теле здоровый дух», предпочитая не занудствовать насчёт истинного смысла этой фразы в контексте. Голову украшала немного кудрявая причёска из светлых волос средней длины, стянутых в небольшой хвост, так как волосы были слегка грязные и поблёскивали. На лице проглядывалась трёхдневная щетина, а на носу, как и всегда, расположились аккуратные очки в прямоугольной оправе от Cartier, которые он ни за что не променял бы на линзы, будучи убеждённым, что без очков человек лишается той части эстетичности, что была дарована ему жизнью.
– Привет! Твоя крошка всё не меняется, – жизнерадостно прокомментировал состояние машины Люций.
– Неубиваемая. За то и любимая, – спокойно ответил ему Леон.
– Какой хозяин, такой и конь. Прямо Буцефал, не знающий себе препятствий.
– А где же твой Порцеллиус?
– В моих мраморных покоях, украшенных слоновой костью и злотом, сидит в пурпурных покрывалах. Не то что твой несчастный жеребец, посланный перебирать под копытами грязь.
– Он отдыхает подле Ицтитата, чтобы ты знал. Лучше бы ты
