подавленными сотни сил <…>. Уже в уличной толчее есть что-то отвратительное, нечто возмущающее человеческую натуру. Разве все эти сотни тысяч людей всех классов и всех сословий, протискивающиеся в этой толпе, разве все они – не люди, наделенные одними и теми же свойствами и способностями, а также одним и тем же стремлением стать счастливым? <…> И все же они мчатся друг мимо друга, словно нет у них ничего общего, словно нет им друг до друга дела, и все же единственное их согласие – молчаливый уговор, что каждый будет держаться той стороны тротуара, что справа от него, чтобы два несущихся друг навстречу другу потока не препятствовали друг другу; и все же никому не приходит в голову удостоить других хотя бы взгляда. Жестокое равнодушие, бездушная изоляция каждого индивида, поглощенного своими частными интересами, проявляются тем отвратительнее и оскорбительнее, чем больше этих индивидов оказывается спрессовано в небольшом пространстве»[167].
Фланер лишь по видимости пронизывает эту «бездушную изоляцию каждого индивида, поглощенного своими частными интересами», наполняя пустоту, вызванную в нем его собственной изоляцией, заимствованными, да еще и сочиненными интересами других людей. Рядом с ясным описанием Энгельса невнятно звучат слова Бодлера: «Удовольствие, испытываемое от пребывания в толпе, – это таинственное выражение наслаждения умножением числа»[168]; однако высказывание проясняется, если представить себе, что произносится оно не столько человеком, сколько товаром. Поскольку человек, будучи рабочей силой, является товаром, то ему нет и нужды специально представлять себя товаром. Чем больше этот образ бытия, к которому он приговорен способом производства, входит в его сознание, – чем дальше продвигается его пролетаризация, – тем больше пронизывает его ледяное дыхание товарного хозяйства, тем меньше ему будет необходимо входить в роль товара. Однако класс мелких буржуа, к которому принадлежал Бодлер, в тот момент еще не дошел до такого состояния. На ведущей вниз лестнице, о которой здесь идет речь, он еще находился на верхних ступенях. Для многих из них еще должен был настать день неизбежного столкновения с товарным характером своей рабочей силы. Но этот день еще не пришел. Так что у них пока еще была возможность, так сказать, воспользоваться оставшимся временем. Поскольку их уделом в лучшем случае могло быть удовольствие, а никак не господство, то и отпущенный им историей срок использовался для праздного времяпрепровождения. Кто отправляется убивать время, ищет наслаждения. Но при этом было ясно, что наслаждению этого класса были положены тем более узкие пределы, чем больше он стремился ему предаться в пределах этого общества. Менее ограниченным наслаждение оказывалось, когда он был в состоянии получать удовольствие от этого общества. Если же он желал достичь в наслаждении этого рода виртуозности, то без вчувствования в товар ему было не обойтись. И отведать этого проникновения в товарность он должен был с вожделением и робостью, подсказанными ему предчувствием его собственной судьбы как класса. В конце концов он должен был выработать перед лицом этой судьбы некоторый чувствительный орган, способный находить прелесть даже в попорченном, в гниющем.
Engels. Die Lage der arbeitenden Klasse in England. Nach eigner Anschauung und authentischen Quellen. 2. Ausg. Leipzig, 1848. S. 36–37.
II. P. 626.
