его двумя любимыми поэтами. Рубаи Омара Хайяма, так же как и четверостишия поэта времен династии Тан Ли Бо были понятны и близки Дебору, поскольку отражали суть его восприятия жизни – с винопитиями и странствиями, жаждой свободы и поиском удовольствий, конечной природой времени и призрачностью будущего. Омар Хайям писал:
«Ты сегодня не властен над завтрашним днем.
Твои замыслы завтра развеются сном!
Ты сегодня живи, если ты не безумен.
Ты – не вечен, как все в этом мире земном.
Я жадно устами к устам кувшина прильнул,
Как будто начало желанной жизни вернул.
“Я был как и ты. Так побудь хоть мгновенье со мною” —
Так глиняной влажной губою кувшин мне шепнул».[70]
Ли Бо писал:
«Все мы смертны. Ужели
Тебя не прельщает вино?
Вспомни, друг мой, о предках
Их нету на свете давно».[71]
«Дебор обладал необычайно острым умом, – вспоминал Ральф Рамни в автобиографии “Консул”. – Первое, чем он обращал на себя внимание – это был голос, затем – манера говорить: в его речах неизменно присутствовало нечто изысканное. Ги был наделен харизмой, это был гений. Чувствовалась в нем и некая властность, в той или иной степени он влиял на творящееся вокруг».[72] «При желании он умел пустить в ход обаяние, но это было обаяние зла. Порой на этого человека, с виду милого и очаровательного, что-то находило, и он мог запросто хлопнуть дверью перед вашим носом».[73] В 1950-е и 1960-е годы вокруг Дебора крутились молодые радикалы. Они беседовали о философии, искусстве, кино и политике и много пили. Собирались обычно в дешевых кафе и барах, иногда в Латинском квартале, иногда в квартале Маре, где пьянствовали вместе с пролетариатом.
Одним из излюбленных мест Дебора была пользующаяся сомнительной славой забегаловка «У Муано» в доме 22 по улице дю Фур. Здесь он просиживал часы и выпивал с Рамни и другими ситуационистами. Этот мир казался близким к модным экзистенциальным кругам, собиравшимся в кафе «Флор» и «Дё Маго», но в то же время был совершенно особым, если говорить о посетителях заведения. Что же касается Дебора, то уже тогда под личиной бедного интеллектуала скрывался легендарный пьяница. «У Муано» он слыл завсегдатаем. Публика здесь по преимуществу состояла не из буржуазных снобов вроде Сартра и Бовуар, а из бандитов и гангстеров, проституток и сутенеров, несостоявшихся студентов и дезертиров, жуликов и алкоголиков, новых Франсуа Вийонов, неудачников, словно сошедших со страниц романов Селина, Мак-Орлана и Жене. В этом demi-monde[74] Дебор видел постоянный источник игр и приключений. «В те времена Париж никогда не спал, что позволяло кутить напропалую и по три раза за ночь перебираться из околотка в околоток».[75]
«Тогда еще в Париже оставались люди, способные по десять раз перекрывать улицы баррикадами и обращать королей в бегство. Это были люди, сохранившие свою
Перевод В. Державина.
Перевод В. Алексеева.
Rulph Rumney. The Consul, San Francisco, 2002, p. 21.
Ibid.
Полусвет (
Guy Debord. In Girum Imus Nocte et Consumimur Igni («Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя»), в книге: Oeuvre cinématografique compltètes (1952–78), Paris, 1994, p. 223.
