естественно, хорошо начитан и умел пустить пыль в глаза. «Было видно, что Дебор читал и изучал Маркса, – вспоминал Мансьон. – Он пытался развить на этой почве нечто свое. То, что Дебор отталкивался от марксизма, это факт».[80] Он «проштудировал Маркса вдоль и поперек, прочитал все его сочинения, но мы его не обсуждали». «Впервые мне встретился парень, готовый ответить на мучившие меня вопросы – о мире, где у меня не было точки опоры, поскольку меня не привлекал ни Восток, ни Запад, ни сталинизм, ни буржуазность. А найти ответ было необходимо».[81]
Он постоянно пребывал «в поиске», продолжал Мансьон, поражая своей «целеустремленностью». У него была масса идей по переустройству общества, как теоретических, так и практических. И в приеме спиртного, и в умственных построениях он проявлял одинаковую методичность. «Ги пил как-то чудно, прикладывался к рюмке с утра и до позднего вечера, правда, незаметно для окружающих». Он никогда не напивался допьяна. «Помню, несколько раз он был на грани, но всегда вовремя останавливался и не выпивал роковую рюмку».[82] «“У Муано” спиртное текло рекой. Порой публика опустошала весь запас алкоголя. У большинства посетителей не было ни гроша за душой, либо содержимое их кошелька исчислялось несколькими монетами. Под стать им была и хозяйка заведения госпожа Муано. По общим отзывам, она была бретонкой и любила носить старенький голубой фартук, в котором она походила скорее на уборщицу, чем на владелицу бара. Она дневала и ночевала в своем заведении: готовила, мыла полы и любила нас всех как родная бабушка. <…> Это была святая женщина, наша общая мама». В 1950-е бар «У Муано» слыл островком свободы, вторым домом, где молодежь ужинала, пела песни, играла в шахматы, обсуждала книги, влюблялась и ссорилась. «Ни у кого не было секретов от других».[83]
Дебор обожал Париж: здесь он себя чувствовал как рыба в воде, французская столица была для него подобием собственной лаборатории. Он чувствовал свою причастность ко всем местным проблемам, относился к ним очень лично, с вниманием. Дебор представлял собой тип личности, который итальянский марксист Антонио Грамши окрестил «органическим интеллектуалом». Он ощущал свою принадлежность к городу и к людям, угадывая их «стихийные страсти». Однако эта принадлежность, отношение, как у Дебора, оказывались под угрозой, отметались как ненужный сор по мере того, как менялась жизнь районов, приспосабливаясь к новым условиям. Анри Лефевр, снимавший жилье неподалеку от Дебора и Мишель Бернштейн, вспоминал, что пара занимала «однокомнатную квартирку на улице Сен-Мартен, очень темную, без единого осветительного прибора». Обиталище было достаточно «убогим, хотя в нем во всю мощь сверкал интеллект».[84] Никто не знал, как Дебор сводил концы с концами. Работы у него не было, да он и не собирался трудиться, предпочитая счастливую и беспечную бедность, привилегию, утраченную большинством обитателей крупных городов.
Дебор и Мишель занимали тридцатиметровую квартирку с туалетом в общем коридоре в доме
Ibid, p. 122.
Ibid, p. 41.
Ibid, p. 47.
Ibid, p. 51.
Интервью. Анри Лефевр о Ситуационистском интернационале, ж-л October, 79 (Зима 1977), pp. 69–70.
