то за смертью владельцев они отписаны были в казну, а затем пожалованы императрицей молодому графу Петру Александровичу Румянцеву.
Когда Филипп Васильевич воротился из Сибири, он узнал, что не имеет ни земли, ни денег. Брат Александр с ним делиться отцовским наследством не собирался, а с имениями из приданого жены дело обстояло еще хитрее – чтобы никто из родных Луизы в будущем не предъявил на них прав и не востребовал у нового владельца Румянцева, имя ее хитрым образом вымарали из всех реестров. Словно бы и не существовало никогда Луизы Карловны Новосильцевой, урожденной Бирон!
Такая забота государыни Елизаветы Петровны об интересах молодого Румянцева объяснялась просто – граф Петр Александрович в действительности был побочным сыном Петра Великого от графини Румянцевой и, следовательно, братом императрицы. Внешностью и нравом он очень походил на своего знаменитого родителя, за что Елизавета Петровна обожала его, прощая все шалости и прегрешения.
Все же, когда Филипп Васильевич пал к ее ногам, поведав о перенесенных им страданиях и моля о справедливости, в женской душе императрицы шевельнулась жалость. Сказав несчастному несколько ласковых слов и дав туманное обещание помочь, она отпустила его и велела своей статс-даме графине Шуваловой:
– Придумай что-нибудь, Мавра Егоровна, жаль мне его. Только сама понимаешь, чтобы Петеньку Румянцева не обидеть.
Фаворитка императрицы графиня Шувалова была прекрасно образованна, хитра и обладала в высшей степени проницательным умом, поэтому Елизавета Петровна часто обращалась к ее советам. Делом Новосильцева она вряд ли стала бы заниматься, поскольку бескорыстием не отличалась, а Филиппу Васильевичу нечем было отблагодарить ее за хлопоты, однако спустя неделю, когда императрица уже и думать забыла о несчастном просителе, ей напомнил о нем генерал-прокурор Сената князь Никита Юрьевич Трубецкой.
– Ваше величество, – явившись к Елизавете Петровне, с поклоном сказал он, – я изложил Сенату свое мнение о прожекте его сиятельства графа Шувалова, – легкий поклон в сторону Мавры Егоровны, – о субсидиях. Мнение мое положительно, однако граф Бестужев изволит не соглашаться, посему мнение мое таково, что необходим совет при дворе. Таково мое мнение.
– Полно, Никита Юрьевич, – добродушно возразила императрица, знавшая о постоянных противоречиях между канцлером Бестужевым и Трубецким, – неужто вы в Сенате решить свои дела и согласовать мнения не можете? Не беспокой меня с этим более, мы нынче в Маврой Егоровной водевиль готовим.
Трубецкой вновь поклонился и уже собрался уходить, но тут вспомнил:
– Меня, государыня, брат Иван просил за сына его друга покойного, Филиппа Новосильцева, слово замолвить.
– Ах, да, – нахмурившись, кивнула императрица, – я припоминаю, – она повернулась к своей статс-даме, – надумала ли ты что-нибудь о Новосильцеве, Мавра Егоровна?
Графиня
