под яблоней, но Гаврила Матвеевич опять перехватил её порыв:
– На речке, наверное. Там они все гуляют.
И Ольга Сергеевна побежала в противоположную от дома сторону, через огороды на берег Сакмары, где с утра до вечера купается детвора, а с вечера гуляют парочки. Прыгала через кусты картошки, путалась ногами в плетях огурцов, пока не привыкли глаза к темноте, а потом побежала по дорожке к серебряной лесенке, брошенной на воду луной под раскидистой ветлой. Пусто. Тихо.
В оконце одной из бань, стоящих в близи, сверкнул огонёк. И Ольге Сергеевне вспомнились разговоры, как кто-то с кем-то в баньке… Она представила свою Ирину на полке и, с захолонувшимся сердцем бросилась к двери бани, рванула её, влетела в духмяную темноту, слабо прорезанную лунным лучиком из оконца – пусто… И с радостью от того, что не оправдалось страшное, обессилено уронила руки.
– Такое подумала… – укоряюще прогудел за спиной Гаврила Матвеевич. Она тронула его рукой, что можно было расценить как жест молчаливого извинения, а он подхватил её ладонь и – вот уж чего совсем не ожидала – поцеловал. И она рассмеялась впервые за вечер.
– Гаврила Матвеевич, вы ли это?..
– Да вот… Люблю ведь я тебя, Олюшка,
– Господи, нашёл время и место, – попыталась она обойти его, чтобы выбраться из бани. Он не пустил, обнял её, стал целовать,
Напор его был неожиданно требовательным и властным, так что на минуту она растерялась, потеряв трезвую холодность, с которой вмиг поставила бы его на место. Как-то по-бабьи затрепыхалась в его сильных руках, пискнула просительное «не надо…», почувствовав себя лежащей на деревянной полке, чем ещё больше распалила его. Он судорожно сдергивал и расстёгивал её и свою одежду, прижимал губами её непослушный рот. И она уже не могла усмирить своевольных его рук.
– Да что же это…
– Не волк дерёт, мужик берёт, – добрался он до желанного!.. Восторжествовал, окунувшись в горячее блаженство… Но вдруг от её резкого и неожиданного толчка, с поворотом на узкой полке, он повалился с неё на пол. Ударился о какое-то ведро, покатившееся с дребезжащим грохотом. Охнул от боли, от стыда и досады, когда увидел на миг, как через него перемахнула Ольга Сергеевна, блеснув в луче лунного света белизной ног. Дверь захлопнулась.
Заругал себя, поняв, что опять упустил свою лебедь белую. Как ей в глаза смотреть? Ведь – дурак, дурак.. Обрадовался: «Му-у-ужик берёт», – издевался над собой. И что теперь делать?..
Уходя от этих вопросов, пытался утешиться тем, что главное-то дело он ловко провернул: катит сейчас на тарантасе внучок со своей любушкой, догони их теперь! Но думы о случившемся здесь не отступали, возвращая к оскорбительной для его самолюбия очевидности: до потаённого добрался… И она после этого… Что же получается?.. Не нужен ей старый…
Вышел на волю и, стоя под луной, серебрившей всё окрест, задумался… Мысль потянулась в далеко-далекое, к цыганским кострам. А припомнив нужное,
