ночью я принял окончательное решение, что никакой свадьбы быть не может. Если хотите знать: я действительно любил вас, может, люблю и сейчас. Но всё это необходимо забыть и оставить. Вы в полном праве назвать меня подлецом: да, в ваших глазах я сущий подлец, – но не лгун! Никогда не врал я вам о своих чувствах, не вру и сейчас, говорю, как угодно моей душе. У вас есть деньги на обратную дорогу, хорошего вам пути.
P.S. Даже не вздумайте разыскивать меня. Всё должно остаться в прошлом. Думайте обо мне что хотите, но не ищите меня… прошу, не ищите.
Варя была ни жива ни мертва. В конверте она нашла сторублёвый билет и ещё несколько десятирублёвых ассигнаций. Первой мыслью её было сжечь их вместе с этим же конвертом, но очень быстро эта мысль оставила её. К сердцу подступила сильная душевная боль.
Не притронувшись к завтраку, она принялась складывать вещи. На следующий день она выехала из Петербурга.
VIII
По возвращении в Москву Александр выслушал немало упрёков от отца. Сергей Дмитриевич упорно не понимал своего сына и находил его поступок не только неприличным, но даже глупым и опрометчивым: свадьба его на Ефимовой была очень выгодным делом, но выходка Александра порушила все планы. По возвращении самой Ефимовой слухи о произошедшем разлетелись по всей Москве так, что знали об этом случае даже и те, кто ничего доселе не слышал о Ветринских и Ефимовых. Но историю эту, однако, пересказывали так вольно, что с каждым новым рассказом правды в ней оставалось всё меньше, так что вскоре к ней никто уже не относился иначе, как к чьей-то удачной сплетне. Таким образом, положение Ветринских и Ефимовых пострадало в меньшей степени, что, безусловно, было лучшим исходом для каждой из сторон. Генерал Ефимов полностью разругался с Сергеем Дмитриевичем.
* * *
Всю последнюю неделю Григорий Апраксин был особенно сварлив и угрюм. Работа его сильно утомляла, а в своём же собственном доме он не находил ни минуты спокойствия; с мерзким настроением копошился он в бумагах в своей конторе, а встречи с женою и детьми погружали его в ещё большее уныние. В поисках хоть какого-нибудь успокоения он переехал на квартиру к Шмитцу.
Квартира эта была очень хорошо обставлена. Всего в ней было три просторных комнаты; в одной находилась большая кровать с шёлковым покрывалом и мягкими, набитыми пухом подушками, напротив кровати стоял письменный стол, над ним на стене висели два револьвера с золотыми узорами, а окно со светлыми сторами выходило прямо на оживлённую улицу; в другой комнате стоял круглый стол, накрытый белой скатертью, и деревянная мебель: стулья, тумбы, шкафы, заполненные посудой и одеждой; третья же комната была пуста и даже не оклеена обоями: в ней можно было найти лишь несколько полок с книгами. Эта последняя комната больше всего приглянулась Апраксину, но Шмитц был упрям и настоял, чтобы гость расположился в первой, спальной, комнате.
Около двух недель Григорий провёл на квартире Шмитца и за это время будто
