а не с формальной точки зрения.
Производительные силы страны погружались в хаос, который не мог быть объяснен лишь обстановкой многолетней войны. Усиливающиеся деформации производства, нарушение устоявшихся хозяйственных связей в значительной мере были порождены порочностью самой системы бюрократического административного централизованного управления, отсутствием реальных стимулов к труду, к рационализации производственного процесса.
Единый хозяйственный план, на который возлагались столь большие надежды и разработка которого поначалу казалась делом относительно несложным, оставался объектом политических мечтаний и деклараций. Даже последовательные идеологи военного коммунизма признавали отсутствие какого бы то ни было намека на реальную планомерность. «Отсутствие планомерности, следовательно, отсутствие предвидения, означало непрерывные противоречия между многочисленными хозяйственными органами; но в то время как в условиях товарного хозяйства эти противоречия принимают форму рыночной конкуренции, в условиях пролетарско-натурального хозяйства, которое является своего рода федерацией ведомств и главков, они делают необходимыми соглашения (пресловутые «согласования») между соответственными органами, – писал позднее Л.Н. Крицман. – В соответствии с тенденцией пролетарско-натурального хозяйства к рационализации, к уничтожению фетишизма, анархический хаос товарных отношений кристаллизуется в форме комиссий, становится явным, не переставая из-за этого быть хаосом»[15].
Основные сложности, однако, были связаны с тем, что победившая революция не смогла дать позитивного, содержательного решения проблемы собственности. Частная собственность отвергалась однозначно и бесповоротно. Но что приходит на смену? До Октября 1917 года этот вопрос не вызывал особых сомнений – рабочие становятся собственниками и как таковые участвуют в организации производства. На практике все оказалось значительно сложнее. Ведь задача ликвидации частной собственности, понимаемая не с формально-юридической точки зрения, а по существу, предполагает формирование таких субъектов собственности, которые имели бы значительно более мощные стимулы к социально-экономическому прогрессу, росту производительности труда, чем при капитализме. Поскольку же последний не имеет и не может иметь никаких пределов для своего роста, кроме, как представлялось тогда, отсутствия действенного механизма согласования интересов хозяйствующих субъектов, постольку собственность, приходящая на смену частной, могла быть более эффективной лишь при условии формирования реального носителя стратегических интересов в национальном (или даже в мировом, поскольку коммунизм иначе не мыслился) масштабе. Предпринимавшиеся в 1917–1920 годах попытки решения этой задачи терпели полный провал.
Первоначально большие надежды связывались с рабочим контролем, органы которого, формируясь снизу вверх, должны были участвовать
