Алимов.
– Ты не понял, чужестранец? – с наигранным удивлением вопросил араб. – Я угрожаю смертью твоей женщине. Тебе не жаль ее?
– Мне жаль вас, если вы не отпустите нас немедленно, – процедил Петр Евгеньевич. – Мы российские подданные, и это вам будет плохо, если вы посмеете поднять руку на нас.
– Да неужели? – ухмыльнулся бандит. Злата еще крепче вцепилась в руку отца – так страшно девушке еще никогда не было. Оказывается, встреча с разбойниками вовсе не так романтична, как ей думалось. Тимофей что-то слабо пробормотал.
– Пропустите. – Отец сделал еще шаг. Короткий свист – и клинок, выхваченный арабом из ножен, уперся Алимову в грудь.
– Ты станешь разумным, чужестранец? – лениво осведомился черноволосый.
– Нет. Уйдите с нашего пути – или пожалеете.
Злата никогда не видела папеньку таким – и не успела понять, что произошло. Просто в руке Алимова вдруг оказался револьвер, Злата и не знала, что отец его с собой носит, и этот пистолет очень громко выстрелил. Наглый араб мешком свалился под ноги отцу, но ни выстрелить еще раз ни предпринять что-нибудь еще Алимов не успел: сзади послышался щелчок взводимого курка, и грянул выстрел. Петр Евгеньевич охнул и осел на землю, схватившись за бок.
– Папенька! – выдохнула Злата, не успевая осознать стремительность произошедшего, не понимая, как так может быть: только что все было хорошо, и вдруг стало так страшно. Как, зачем, почему?!
Тимофей взвизгнул, одурев от страха, и попытался бежать, но один из бандитов, двигаясь легко и свободно, как тигр, загородил дорогу обезумевшему лакею. Тимофей попятился, бухнулся на колени, но он явно не был нужен городским разбойникам: короткий взмах сабли, крик, перешедший в бульканье… Злата не стала смотреть, она боялась смотреть. Она, опустившись на колени, не отрывала взгляда от лица папеньки, который, кривя губы, силился подняться.
– Злата…
Тот, кто убил Тимофея, остановился у нее за спиной. Его французский был еще хуже, чем у пострадавшего предводителя:
– Мы предупреждать. Ты не слушаться. Мы убивать твоя женщина. Ты жить. Умереть легко, а ты жить.
Стальные пальцы взяли Злату за плечи, отрывая от отца. Петр Евгеньевич был очень бледен: вот-вот потеряет сознание.
– Меня убейте, а ее пощадите, прошу. – Взмолился он.
– Поздно, – сказал обманчиво-ласковый голос, и пальцы сомкнулись на шее Златы. Она даже воспротивиться не успела – мир померк так стремительно, будто солнце, сбитое с неба камнем, преждевременно упало за горизонт.
Глава 4
Петр Евгеньевич очнулся несколько часов спустя. Еще не открывая глаз, он понял, что лежит не в том проклятом переулке, а на кровати. Зверски правый бок, но лучше бы Алимов не помнил, почему он болит – а он помнил, до тошноты ярко и отчетливо.
