он поцеловал эту очаровательную девушку, то удивил ее драматическим обещанием, которое произнес дрожащим голосом:
– Ты будешь моей.
Полная не столько ответных чувств, сколько насмешливости, она спросила:
– Как?
Однако он не понял, что она подсмеивается над ним.
– Пока не знаю, – серьезно ответил он. – Но я что-нибудь придумаю.
На выходе из любовного гнездышка его встретили жрецы, которые вернули ему одежду, и он облачился в свои льняные штаны, рубашку из домотканой шерсти с поясом на талии и сандалии. Урбаал с трудом осознавал свои действия, потому что перед глазами продолжала стоять обнаженная Либама, и он не мог ни забыть ее, ни отвечать на вопросы горожан, которые, встретив его на площади, с завистью спрашивали:
– Ты сделал ей ребенка?
Отказавшись сквернословить, хотя по выходе из храма это было обычным делом, он в каком-то забытьи брел по улицам, пока его не остановил громкий возглас горластого пастуха:
– Через пять месяцев, когда придет новый год, и я устроюсь между этих длинных смуглых ног!
Урбаал резко развернулся, готовый дать по физиономии этому глупому пошляку, но его рожа показалась ему слишком ничтожной. Урбаал издал лишь оскорбительный смешок, но, когда по пути домой он встретил своего друга Амалека, высокая фигура которого была покрыта бронзовым загаром от жизни на свежем воздухе рядом со своим стадом, вот тогда-то он и начал осознавать, какая непреодолимая ревность терзает его.
«А что, если и этот захочет возлечь с ней?» – подумал он.
К сожалению, Амалек то ли в шутку, то ли серьезно сказал:
– Мы не видели тебя семь дней.
Урбаалу так и не пришли в голову никакие умные слова. Не мог он ни отшутиться, ни дать понять, как эта неделя потрясла его. Не осмелился он и показать, как терзает его новорожденная ревность. Он лишь молча посмотрел на загорелого пастуха и прошел мимо.
Вернувшись домой, он остановился во дворе, чтобы встретить жен и поиграть с детьми. Девушка-рабыня принесла кувшин со свежевыжатым соком граната и глиняные кружки, сделанные в Акко, так что, несмотря на свое возбужденное состояние, он испытал тихую радость – он снова дома, в окружении своего шумного семейства. Завтра он пройдет по своим землям и принесет баалу оливковой рощи, божествам медовых сот, пресса и пшеничных полей свою благодарность за то благо, которым они его одарили. В этот момент расслабления он снова обрел облик уважаемого гражданина Макора, который живет в мире со своими богами, которого уважают соседи и любят его жены, дети и рабы. Но когда он вошел в святилище, чтобы разлить вино перед Астартами в знак благодарности за их помощь, которая вознесла его на вершины сексуальных радостей, его охватил холодный ужас. Богини исчезли. Кинувшись обратно во двор, он заорал:
– Что
