запричитала навзрыд, что-то сбивчиво и глухо говорила срывающимся голосом. Оттуда же доносился невнятный мужской голос, и сквозь всё это пробивался тоненький плач-завывание бабы Лепистиньи.
От предчувствия непоправимой беды я обмер. Пророчески тоскливая догадка пронзила всего меня, перехватила моё дыхание, стало трудно дышать, в глазах закипели скорые слёзы, и я, насупившись, не чуя ног, виновато вошёл в горницу, а навстречу мне рванулось самое неутешное на свете горе, когда в дом нагрянула смерть самого дорогого и близкого всем человека. Мама пластом лежала на кровати, уткнувшись лицом в подушку, по которой разметались её золотистые волосы, и вся сотрясалась от рыданий. Баба Лепистинья сидела возле кровати на полу, по-детски поджав под себя ноги, и горько причитала, прижимая к себе плачущих Римму, Виталия и Люсю, а дядя Лавруша сидел на корточках возле двери и нещадно дымил самокруткой. Только дед Арсентий, надвинув на глаза очки в металлической оправе, недвижимо сидел за столом и внимательно разглядывал какую-то бумажку, тяжело вздыхал и безутешно покачивал седой головой.
Баба Лепистинья, посмотрев на меня заплаканными глазами, ещё больше запричитала: «Да сиротинушка ты мой, родненький, да избегался, измучился совсем, своего ненаглядного папку встречать… Дак отбегался встречать своего папку, кровинушка ты наш, как типеря всю жизнь-то без него будете тащиться, сиротинушки вы мои». Тут дед Арсентий тронул меня за плечо и сдержанно сказал глухим голосом, подавая серую бумажку: «Возьми-ка, внучек, прощальную весточку от отца с войны, прочитай, больше ждать некого, и надеяться не на что, с завтрашнего дня робить пойдёшь». Сказал, как отрезал, грубовато и решительно. Наверное, так и нужно было говорить в тот момент.
Тут я не выдержал и заревел, не стесняясь и не скрывая слёз. Услышав мой голос, мама оторвала от подушки голову, посмотрела на меня мутными заплаканными глазами и ещё отчаянней запричитала, почти закричала: «Сын-о-ок! Ввальк-а-а… Мы же без отца остались, как будем жи-ить-то? Ведь до последнего ждали и мучились, все надеялись. Ведь четверо вас! Ва-алька-а, сыно-ок! Ка-ак я теперь с ва-ами-и?». Не сдерживая рвущихся наружу рыданий, я вышел в избу, подошёл к окну, охваченному закатным пожаром солнца, вытер грязной ладошкой заплывшие слезами глаза и прочитал похоронку, содержание которой помню всю жизнь, будто камнетёс вырубил в моей памяти те слова. Вот они – пронзившие время.
Извещение Б-21
Прошу известить гр. Богданову Татьяну Тимофеевну, проживающ. д. Хохлы, Обут. с\с, в том, что её муж к-рмеец Богданов Николай Петрович, в бою за Социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был ранен и умер от ран 25 февраля 1945 г. Похоронен с отданием воинских почестей в В.-Пруссии, д. Штайн боттен, могила № 16.
Ни должности, ни имени и отчества л-та Елькина я не запомнил.
Вместе с похоронкой мама получила в военкомате и
