и телесной приязни. Она чуть было не забыла о деньгах, смутилась, потребовала, чтобы он пришёл как-нибудь в гости. Валентин не был охотником до гостей и пришёл лишь на четвёртый раз, уступив милой настойчивости.
С той поры он заглядывал к Катерине, и всякий раз уже по-дружески, даже если и брался что-то осмотреть или подстричь. Лишь ранняя весна потребовала исключения – весной в саду дел много, а Катерина более не считала возможным заниматься садом в одиночку. Валентин легко договаривался об условиях, не подвергая опасности ни приятельство, ни безопасную дистанцию, которую он привык удерживать.
…Возвращаясь в дом, Тимофеева свернула на боковую дорожку – глянуть на розовый куст, который она со всем своим пониманием и усердием высаживала в грунт вчерашним вечером. Дождь помог розе – куст нисколько не поник, выглядел свежим. Тут Катерина заметила, что с обратной стороны куста порылся крот, должно быть, совсем недавно. Катя прижала к груди букет и сердито притоптала землю; измазалась мокрой землёй туфелька, намокло платье от цветов и отросшей после стрижки травы.
Вишнёвый торт (а это был торт, а не пирог), уже стоял на столе в большой комнате, служившей гостиной и столовой. Бисквитные коржи были пропитаны коньяком и смазаны сливочным кофейным кремом, вторая прослойка была из вишен, растёртых с сахаром и небольшим количеством пряностей. Украшали торт узоры из крема и целые вишни. Тимофеева поставила рядом вазу с цветами и принялась накрывать на стол.
Вновь выглянуло солнце. Ложки, чашки, блюдца засияли-заблистали в его лучах, заиграл торжественный марш – мелодия в Катином телефоне.
Катя схватила ключи со столика в прихожей и выбежала встречать Орлова – лёгкая, воздушная, обворожительная. Орлов ждал в автомобиле, створка ворот плавно отъехала в сторону, и он увидел Катю: она стояла на последней ступеньке террасы, на ней было синее платье с серебристой отделкой. Орлов проехал во двор, дождался, когда за ним закроются ворота, и только тогда выбрался из машины.
– Таинственный гость, – смешливо сказала Орлову Тимофеева и коснулась ладонью его плеча, – проходи, мы тебя ждём.
Орлов зорко глянул в отворённую дверь и вошёл в дом. Софья Фёдоровна вышла его поприветствовать, он поцеловал её руку. Никому он рук не целовал, а Софье Фёдоровне целовал – тому виной были бархатные кресла консерватории и глянцевые театральные брошюрки. Особое чувство рождалось в нём от музыки и пения: сияли вершины, предвещая грядущее. Грусть, трепет, восхищение захватывали всё его существо, по возвращении с концерта захват ослабевал, но не до конца – на следующий день подчинённые не переставали дивиться блеску его глаз и энтузиазму речей, впрочем, списывали это на молодость и особенности нового поколения руководителей.
Поздоровавшись, Орлов покрутил головой – искал букет лилий, увидел его на кухонном столе – Софья Фёдоровна
