наконец взвесить все. Если бы имела силы, то вернулась бы, как возжелала тотчас же, и взыскала бы двойную цену с герцогини за ее коварное предательство. Но сил не осталось. Все острее чувствовала Мадлен, что обречена, нет пути назад, и впереди ничто не ждет. Конец, который она с таким трудом отодвигала, настиг ее, ибо нет ничего более неотвратимого, чем конец. И что толку продлевать мучения приговоренного, коль все сводиться к одному и тому же…
День пролетел, ночь, следом вновь солнце показало свои лучи и устремилось к зениту. Жозе уже начал беспокоиться – Мадлен без отрыва глядела в одну точку, щеки ее потеряли краску, уголки губ опустились, под глаза легли темные круги.
Несколько раз он оставлял фургон, и вновь вернувшись, качал головой и, мыча, толкал девушку в плечо, пытаясь привести в чувство. Та лишь недовольно хмурилась.
В очередной раз покинув пленницу, Жозе не вернулся. Вместо него явился Гарсиласо.
– Вставай! – сказал он.
Мадлен послушно поднялась и скользнула под холщевой занавесью наружу.
День стоял на редкость солнечный и ясный; ни тучки на небосклоне, ни даже самого малого облачка. Дождей уже не было дня три, почва успела высохнуть, кустики и редкие деревца глядели вокруг пестрыми зелено-желтыми с багрянцем кронами, выделяясь, и соперничая друг с другом в красоте на ярком фоне голубого неба. Легкий ветерок, несший с реки прохладу, играючи сносил с них янтарные листочки, где-то со стороны ближайшей деревни раздавалось коровье мычание, рог охотника из рощицы… Один только вид пышущего недовольством Гарсиласо мог испортить всю эту замечательную картину!
Мадлен поймала себя на том, что замешкала, невольно наслаждаясь всей этой красотой, и ею вновь овладело чувство обреченности. Верно, в последний раз глядела на небо…
У фургона, фыркая и колотя передними копытами землю, дожидались два готовых к дороге скакуна. Они были не только снабжены седельными сумками доверху набитыми всем необходимым в дороге, но и сами являлись созданиями весьма породистыми и выносливыми. А стоили, вероятно, по сто флоринов каждый. Верно, путь будет не близкий.
– Один из них – твой.
Перехватив недобрый взгляд цыгана, Мадлен поспешила усесться в седле.
– Двигайся вслед за мной. Любое движение в сторону, и я тебя пристрелю.
Гарсиласо указал затянутой в перчатку рукой на два великолепных пистолета заткнутых за широкий черный пояс, которые, впрочем, не очень-то испугали девушку. Но все же она решила, что лучше проявить покорность, пока они не отъехали на почтительное расстояние.
Мадлен было, что сказать этому возомнившему себя господином самодуру! И если она собиралась сделать это, то уж не в присутствии своры цыган.
Наконец когда в полном молчании, направляясь на юг, они покрыли около лье, девушка холодно спросила:
– Куда мы едем?
– Подальше отсюда, – отозвался цыган. – Разве не этого ты хотела?
