темных глазах, Роза поняла, что Кардозо, если он выжил, останется в Польше:
– Трупом, – подумала она, – Монах никогда не колебался, если надо было коллаборационистов казнить. Кардозо его предал. Но Маргарита и мальчики о таком, конечно, знать не должны… – она шепнула Гольдбергу:
– Это новое упражнение, для восстановления подвижности руки… – Роза скомкала в кулаке край подушки, – у тебя очень хорошо получается… – в полутьме она увидела его улыбку:
– Я все три года представлял себе, как им займусь. А осенью я займусь приемом беременных женщин и родами… – Роза тихо сказала ему что-то на ухо. Гольдберг кивнул:
– И тобой тоже, любовь моя. Ты не беспокойся, – ласково шептал он, – я не только раны зашивать умею. Я много родов принял, все будет хорошо. Осенью увидим нашу девочку, Аннет, или Надин… – Роза призналась ему, как хочет назвать дочек. Эмиль обнял ее:
– Имена хорошие. И вообще, все всегда будет так, как ты решишь, любовь моя… – Роза, на мгновение, отстранилась: «Тогда я поеду с тобой в Польшу, Эмиль».
– Он, конечно, пытался сопротивляться, но я его переупрямила… – Розе, отчаянно, захотелось скинуть простое, шерстяное платье, снять чулки и вернуться обратно под одеяло:
– Сказала, что я не могу, в моем будущем состоянии… – она легонько улыбнулась, – сидеть здесь и за него волноваться. Польшу очистят от немцев, поездка безопасна. Там русские, но мы с ними союзники. А за Маргаритой присмотрят… – Гольдберг, не открывая глаз, пошевелился:
– Холодно, – пробурчал Эмиль, – зима на дворе, а ты меня морозишь. Между прочим… – перевернувшись, он ловко поймал Розу за руку, – шахтеры, на обеде, мне говорили, что я счастливый человек. Хозяйка у вас славная, месье Эмиль… – услышав его местный акцент, Роза рассмеялась:
– Так оно и есть, месье Эмиль. Повезло вам… – Гольдберг притянул ее к себе:
– Я знаю, и всегда буду Бога благодарить, или судьбу, или еще что-то, за тебя, Роза… – его рука поползла под платье, под чулок. Роза запротестовала:
– Я хотела на ферму Верне сходить, яиц принести, хлеба, накормить тебя… – Гольдберг расстегивал пуговицы на ее платье:
– Видишь, и без очков справляюсь, – в его голосе слышался смех, – что мне надо, я увижу… – ему надо было увидеть высокую грудь, обнять горячие, нежные плечи, вдохнуть запах сладких пряностей и дыма, от печурки:
– Я проголодался… – задыхаясь, сказал Эмиль, – я два часа спал, и проголодался. Или час. Не помню. Слишком много. Иди, иди ко мне, Роза… – она вернулась на крыльцо, когда солнце почти закатилось за вершину Ботранжа. Роза быстро шла по тропинке, проваливаясь в снег:
– Я совсем, совсем не могу с ним расстаться, никогда. Осенью я ему девочку рожу, потом опять девочку… – она рассмеялась, – и еще девочку. И мальчика. И опять девочку… – стянув беретку, она подбросила ее вверх.
