людей, которые просто боготворили генерала Корнилова или Колчака… Поскольку революция была отрицанием и проклятием всего прошлого России, совершенно естественным было пройти через ее отрицание…284»; очевидный антикоммунизм этого кожиновского высказывания также одновременно подчеркнуто руссоцентричен – и тоже отражает мнения части «русского движения».
В целом, повторюсь, движение «неопочвенников», или «неоконсерваторов», было чрезвычайно аморфным, но принципиально важным является то обстоятельство, что эти группы, течения и идеи оказывали опосредованное искусством воздействие на коллективное знание советских людей и на советскую массовую культуру, формируя комплекс масс-культурных стереотипов, которые будут постепенно актуализированы в 1980-х годах, а затем, после короткого «идеологического вакуума», прочно обоснуются с середины 1990-х годов в современной отечественной массовой культуре.
Своеобразной формой русизма служило чтение (и почитание) классики. По замечанию П. Вайля и А. Гениса, «для самых образованных существовал философский самиздат: славянофилы (Киреевский, К. Аксаков), Бердяев, Лосский… Для основной массы интеллигенции открылся Достоевский – для многих впервые, потому что с 30-го по 56-й год его собрания сочинений не издавались… Общество, откачнувшееся от интернационального к национальному, прочло его бережно и выборочно… Публика попроще вполне довольствовалась Есениным… Есенин более других потрафлял массовому руссизму, сочетая в себе и в своих стихах огромный поэтический талант, стихийную религиозность… и размашистую удаль… Интернациональные хлопоты заслонила забота о родной природе (слово из нового культурного кода с корнем «род»)…»285 (Еще одной связанной с классикой разновидностью русизма было издание массовыми тиражами произведений древнерусской литературы – во многом усилиями Д. С. Лихачева, благодаря чему последний как популяризатор этой литературы, автор предисловий, комментариев и т. д. оказался в глазах западных советологов лидером русского национализма позднесоветского периода; по воспоминаниям известного исследователя древнерусской книжности А. Г. Боброва, в 1996 г. на конференции славистов в Сиэттле прозвучало несколько докладов по данной теме286.) Не оставалась в стороне и живопись: « [Герои] Ильи Глазунова (одного из основателей ВООПиК. – К. К.) … были голубоглазы и русы, одеты в добротное и незаимствованное, пили отнюдь не из фужеров, а из братин287».
Также не будем забывать о государственной пропаганде, которая продолжала воспроизводить образы и сюжеты героического исторического и псевдоисторического прошлого, тем самым подчеркивая неперерывность национального развития от славного прошлого к не менее (если не более) славному настоящему. Эти образы и сюжеты, в том числе древнерусские, присутствовали в школьных учебниках, тиражировались на различных носителях, как типовых
Сообщено А. Г. Бобровым. О «националисте» Лихачеве в разных контекстах рассуждает в своей работе «Reinventing Russia» И. Брудный (см. с. 140—180), о том же пишет В. Зубок (Vladislav Zubok. Zhivago’s Children: The Last Russian Intelligentsia. Cambridge: Harvard University Press, 2009); в американской славистике также широко цитируется статья У. Лакера «Русский национализм», в которой Д. С. Лихачев назван «высшим моральным авторитетом русского национализма… взгляды которого разделяет большинство образованных русских либералов». См.:
