Герман улыбался и перемежал свое молчание ничего не значащими репликами. Хоть девушка приехала на дачу не одна, ее странным образом никто не хватился, и Германа это устраивало. При малейшем замеченном чьем-нибудь неудовольствии он бы немедленно отступился. "Толкаться" он не считал возможным, ни по какому поводу. Вечером они вместе уехали в Москву и обменялись телефонами. Герман наводил о Наташе справки, хотя узнать о ней удалось немного: самое главное, что стало известно – это то, что Наташа – косметичка, работает в салоне на Новослободской, вот, пожалуй и все. Младше Германа на 12 лет. Про косметичек Герман в своем мужском технарском кругу ничего не знал. Косметичка – это что-то вроде парикмахерши, не очень "высоко", но какая разница. Традиционного романа между ними, ни бурно текущего со страстями, ни блеклого с долгими походами в кино и театры, не было. Наташа привлекла его молодостью, миловидным правильным лицом, ладным телом и какой-то удивительной непритязательностью. Новая подруга Германа не напрягала: не лезла к нему в душу, не интересничала, не старалась произвести впечатление. Герману показалось, что они чем-то похожи, несуетливостью, устремленностью в себя. Жениться на этой девушке Герман решил как-то сразу, "хватит ждать, она может ничем не лучше других, но почему бы и не она… надо все-таки что-то в жизни изменить". Наташа была представлена родителям, которым она не понравилась, особенно матери: "Герка, ты что? С ума сошел? Она же простая косметичка…" – вот к чему сводились материны претензии. Так он и знал. Да, только он уже до такой степени давно привык делать то, чего ему самому хотелось, что была сыграна скромная свадьба в ресторане "Загородный". Через год Наташа родила сына. Мальчишка родился крупный, ладный, плакал мало и оказался похожим на Германа: правильные черты лица, ярко синие глаза, прямой нос, волнистые каштановые волосы. Отец Германа души не чаял во внуке и любил повторять, не стесняясь Наташи, что ребенок "ариец", будет продолжателем славных немецких традиций их семьи: ум, воля, аккуратность, усердие, честность, честь… Папа никогда не хотел замечать, что слово "ариец", ассоциируясь с нацистской пропагандой, окружающих раздражает. Он наоборот считал, что нацизм – это, конечно, мерзкий и стыдный зигзаг, не делающий немцам чести, но в целом опорочить немецкую нацию невозможно, и что немцы – один из самых достойных народов планеты, у них есть "дух". Распространялся отец на эту тему редко, но Герман знал папины взгляды и не спорил, будучи и сам в глубине души уверен, что он тоже "немец", русский немец, но немец, не такой, как остальные, и сын его будет немец, уже немец, и по-этому так страдает, когда на нем грязная одежда.
До рождения ребенка Герман был уверен, что маленькие дети – это прежде всего тяготы, но сейчас он находил удовольствие в играх с сыном, покупал ему новейшие модели конструктора, читал книги перед сном. В пять, как когда-то и он сам, мальчик научился бегло читать. Летом они снимали дачу, Герман учил сына плавать. Мальчик был еще маленький, когда один за другим умерли родители.