было давно…
Я не помню, когда это было…
Пронеслись, как виденья, и канули в вечность года…
Утомленное солнце о прошлом теперь позабыло…
Это было давно…
Я не помню, когда это было:
Может быть, никогда…
Я был в ударе, голос звучал чисто и высоко – чего хотелось бы вам? арию из оперетты? романс? бравурный марш?
Мне нет и сорока четырех, однако столько вместила моя жизнь, что не охватить ее за оставшиеся мгновения.
Я не успел привыкнуть к возникшей перед войной и стремительно вошедшей в моду новой забаве, синематографу, а то бы мне показалось, что кинолента моей жизни перематывается назад с какой-то безумной скоростью.
Вот этот романс. С кем я пел его? С Варюшей Паниной, красавицей певуньей, перед которой стлались ниц Москва и Питер? Или уже с Валентиной Пионтковской? Той женщиной, которая ворвалась в мой быт, в быт моей тогдашней семьи, разрушив миропорядок, в котором я жил долго и счастливо, чья страсть захватила меня, изменив все – жизнь мою, мой мир, перевернув все, и воспоминания о ком по-прежнему бились в моем сердце. В Москве я это пел или в Санкт-Петербурге? Во всяком случае, в другой, кажущейся какой-то нереальной, далекой от сегодняшней, жизни.
Солдаты слушают мои песни, подхватывают знакомые мелодии, перекрывая своими голосами гул артиллерийской канонады, доносящийся из-за верхушек гор, да и романсами, услышанными впервые, не пренебрегают.
Покатываются весело за моей спиной, смолят дешевые папиросы, пританцовывая в такт песням, и я вижу, что эти еще не поражены страшным тленом революции. Во всяком случае, боятся брать на себя грех, не хотят оставить мое тело на растерзание хищникам. Для них я, видимо, был необычным пленником, так как являлся сыном «того самого» Смирнова. Хотя, по большому счету, кто сейчас задумывается – обычный-необычный, вон царскую семью именем революции пустили «в расход». Как они похвалялись, что отправили царя-батюшку на тот свет, пока помощь ему шла, опередили Деникина…
Это было давно…
Я не помню, когда это было…
Но бессонные ночи, но думы…
Как жутко тогда!
Как мне хочется счастья,
Как прошлое близко и мило!..
Это было давно…
Я не помню, когда это было, —
Но со мной ты всегда!
Как прошлое близко и мило. Вот уж – воистину.
А меж тем темнело, солнце плавно и лениво уходило за верхушки горы, освещая сумеречным светом склоны Машука. И тогда я опустился на землю и предложил моим палачам простой выход, умирив их сомнения и метания:
– Господа! Вряд ли вы успеете отыскать пещеру. Уже темно. Расстреливайте так. Я готов.
Чекисты отошли в сторону и принялись бурно совещаться.
Совещайтесь-совещайтесь, я готов к смерти.
