сказал… – Максим кивнул:
– Виделся. Он меня благословил помогать евреям, прятать их, снабжать новыми паспортами. Тем самым евреям, – неожиданно жестко добавил Максим, – которых вы, литовцы, в начале войны убивали. Да и не только в начале… – Йонас отвернулся:
– Пан Максим, у пана Юозаса покойного в отряде никогда такой низости не случалось, и у меня тоже… – Максим потрепал его по плечу:
– Я знаю. Разные литовцы бывают, как разные русские. Так что ты хотел… – юноша возился с зажигалкой, из стреляной гильзы. Закурив, он понизил голос:
– Мы ждем дитя, пан Максим, через три месяца. Аудра обязательно должна уехать с вами в Швецию… – он поднял умоляющие глаза, – пан Максим, пожалуйста… – забрав окурок, Волк затянулся:
– Если должна, то уедет, обещаю… – он прислушался к шуму:
– Вот что значит хорошее вооружение. Твои ребята, кажется, на лося напали… – Волк сощурился от неожиданно яркого, утреннего солнца:
– Мы ждали весну, и она пришла. Капель звенит. Все будет хорошо… – коротко улыбнувшись, он пошел на поляну.
Сухо трещали клавиши массивной, черной пишущей машинки. Чахлые, красные гвоздики, в скромной вазе, роняли лепестки на открытку, с советским флагом:
– Дорогие товарищи женщины! Министерство Государственной Безопасности Литовской СССР от всей души поздравляет вас с праздником Восьмого Марта! Октябрьская революция раскрепостила труженицу… – дубовые половицы просторного кабинета поскрипывали, под начищенными сапогами.
В окно било весеннее солнце, над залатанными крышами Девятого Форта порхали голуби. Во дворе, вымощенном булыжником, прогревали моторы грузовиков, солдаты внутренних войск выстроились в шеренгу:
– Распогодилось… – Наум Исаакович Эйтингон пыхнул сигарой, – хоть бы дороги быстрее просохли. Все легче мерзавцев ловить. Распоясались, устраивают засады на шоссе, нападают на военные комендатуры… – данные о численности бандитов в стране имелись весьма скудные:
– Но понятно, что в деревнях им, как говорится, везде готов и стол и дом… – Эйтингон остановился у чисто вымытого окна, – и ксендзы их привечают. Те, конечно, кто здесь не сидит, кого мы к стенке не поставили и не выслали в Сибирь… – Эйтингону очень хотелось отправить в Сибирь или Казахстан всю Прибалтику:
– Надо было в сороковом году никого здесь не жалеть. Бандитское семя, они все смотрят волками, и щенки у них такие же… – подростков, связников у бандитов, судили без всякого снисхождения:
– Мы отменили смертную казнь, товарищи, – наставительно сказал Эйтингон, на первом совещании, после прибытия в Каунас, – в стране настало мирное время. Но юный возраст арестованных не снимает с них ответственности за поступки. На войне их ровесники сражались с фашистами, получали звания Героев… – Эйтингон полистал папку:
– Пятнадцать, шестнадцать лет. Ничего,
