style="font-size:15px;"> НЕВОШЕДШИМ…
Может, то и был первый, но самый важный перекресток в моей жизни, к которому я пришел незнающим, а потому и свернул с главного тракта и стал блуждать по окольным тропам…
Свершение
Обряд посвящения в мужское братство случился обыденным – я без всяких намерений, даже неохотно, проводил с какого-то дня рождения соседку по столу. Мы постояли в подворотне старого дома, на прощанье я нагнулся поцеловать ее в щеку, а попал в губы. Она охотно ответила, моя рука сама по себе легла на блузку, бюстгальтера не было, шар ее груди, взятый на вес, оказался приятно тяжелым и словно полным упругой жидкости. Я поигрался с ним и доигрался…
Она сама расстегнула блузку и требовательно прижала мою кисть. Шар был горяч и увенчан пуговкой соска. Я дал ему старт по периметру моей ладони, ощущая с каждым кругом метаморфозу превращения мягкой пуговки в твердый столбик.
Она задышала, постанывая, оторвала, сильно сжимая мою руку, и потащила меня из подворотни на улицу.
– Подожди здесь, – шепнула и скрылась во дворе.
Звезды городского неба подмигивали мне, обещая приключение.
Окно, у которого я стоял, распахнулось, и я проник в теплую темноту. Впервые в жизни я лежал полностью обнаженный под одеялом рядом с горячей и нетерпеливой. Поцелуи, поцелуи, поцелуи… Она прижала мой рот к столбику левого шара, потом правого, потом снова левого, вскрикнула, глубоко вздохнула и столбик стал опадать до небольшого бугорка.
Я был вознагражден за свои усилия – она раздвинула ноги, взяла рукой мой болт и ввела его… Теперь уже я старался задвинуть его до основания, до упора лобка в лобок, но не было ответного пожатия, как в полукулаке. Я погружался в теплую, как помои, мякоть и инстинктивно стал ускоряться в качке до девятого вала извержения.
Она выскользнула из-под меня, пошумела водой в ванной и неслышно вернулась. Стояла живым светлым миражом в комнатных сумерках и то растирала, то почесывала, то массировала, то теребила упругие шары своих грудей, с ласковой укоризной выговаривая им:
– Это вы все виноваты, только с вами становлюсь безумной, голову теряю, как же я рожу, если при каждом кормлении кончать буду…
Я шел домой по рассветному городу, пустой и легкий, и было чем гордиться – впервые, не сдерживаясь, сдал свое до капельки, да еще довел до экстаза женщину, но одновременно чувствовал себя полуобманутым – это ей захотелось, это ей было блаженно, ей было эрогенно от грудной ласки, я же был инструментом, ну, как палка-чесалка для спины, недостижимой для своих рук. Как недостижим мой герой для моего горла…
А болт мой, привыкший к удобным рукопожатиям хозяина и имея собственную голову, интуитивно перестал искать в треугольнике венец желания, подозревая, что вялость влагалища есть женская обыденная данность и сущность.
О правомерности этого не столь радостного факта мне не с кем было даже поговорить – с однокашниками по вузу беседы на эти темы не были приняты, а кто-то
