не интересны, – заметила я.
– Это доказывает, что у вас испорченное сердце. Вы должны молить Бога, чтобы он изменил его, чтобы он дал вам другое, чистое, чтобы он вынул ваше каменное и дал вам сердце из крови и плоти.
Я только намеревалась спросить, как можно совершить такую операцию, когда миссис Рид вмешалась, приказав мне сесть. Затем она сама стала продолжать разговор.
– Мистер Брокльхерст, я, кажется, упомянула в письме, которое написала вам три недели тому назад, что сильно обеспокоена характером и наклонностями этого ребенка. Если вы примете ее в Ловудскую школу, я была бы вам очень благодарна. И попросите начальницу школы и учительниц строго следить за ней, чтобы искоренить в ней самый худший из ее недостатков – склонность ко лжи и лицемерие. Я упоминаю об этом в твоем присутствии, Джейн, чтобы ты не пыталась ввести в заблуждение мистера Брокльхерста.
Не зря я боялась миссис Рид и ненавидела ее – никто не умел так, как она, оскорбить меня и ранить самым жестоким образом. Я никогда не чувствовала себя счастливой в ее присутствии. Как я ни старалась повиноваться ей, какие усилия ни прилагала, чтобы угодить ей, – я никогда не слыхала от нее ничего, кроме недовольства и осуждения. Это обвинение, высказанное в присутствии постороннего человека, уязвило меня в самое сердце. Я смутно сознавала, что она уничтожала во мне надежду на лучшее будущее в тех новых условиях жизни, в которые она готовилась меня поставить. Я чувствовала, хотя не могла бы выразить этого словами, что она сеяла на предстоявшем мне пути отвращение и недоброжелательность ко мне. Я видела, что постепенно превращаюсь в глазах мистера Брокльхерста в лицемерное, лживое дитя, – и что я могла сделать против такой несправедливости? «Ничего, ровно ничего», – думала я, стараясь подавить рыдания и поспешно вытирая несколько выкатившихся из глаз слез – бессильное выражение моей муки.
– Ложь действительно скверная черта в ребенке, – сказал мистер Брокльхерст, – она сестра неискренности и коварства. Все лгуны будут гореть на том свете в озере, наполненном пламенем и серой. Впрочем, за ней будут следить, миссис Рид. Я поговорю с мисс Темпл и учительницами.
– Я бы хотела, чтобы ее воспитывали сообразно с ее скромными видами на будущее, – продолжала моя благодетельница, – в смирении и трудолюбии. Что касается каникул, то, с вашего позволения, она будет их всегда проводить в Ловуде.
– Ваше решение чрезвычайно разумно, сударыня, – отвечал мистер Брокльхерст. – Смирение есть украшение истинного христианина, и оно особенно необходимо воспитанницам Лову-да. Я внимательно слежу за тем, чтобы им прививали это прекрасное качество. Я долго изучал вопрос о том, как лучше всего подавить в детях гордость и высокомерие, и не далее как на днях имел удовольствие убедиться в успешных результатах моих усилий. Моя вторая дочь, Августа, посетила школу со своей матерью и, вернувшись оттуда, воскликнула: «О дорогой отец, как скромно и просто выглядят девочки в Ловуде. Они носят поверх платьев длинные простые передники с маленькими карманами, гладко зачесывают за уши волосы и выглядят
