закрываю дверь, потом поворачиваюсь, подкрадываюсь к двери, и, конечно, слышу:
– Во дурак! Поедет он искать места, что ему снились!
– Снег бы ещё прошлогодний поискал.
– Не, ребята, зря вы так, – голос заместителя главного редактора Валерия Чакушкина, и у него вместо жала хобот или пятачок чёрта. А голос Чакушкина тянет: – Все мы здесь немного сумасшедшие. Пускай парень поедет, развеется.
Иду на поводу своих инстинктов, открываю дверь, подхожу к Чакушкину и пожимаю… хочется хобот, но пожимаю руку. Мне всё равно, что они, остальные, обо мне думают. Жала что-то вякают:
– Что? Сигареты забыл?
Но я не реагирую, не говорю, что, мол, вы что, забыли, что я не курю. Не пытаюсь сделать вид, что ищу сигареты. Тонкие знаки судьбы и звоночки камертонов внутри. Наркотиков не употребляю, но у меня что-то с мозгами. Как бы мне работы не потерять.
– Он сказал – поехали! – Чакушкин или кто-то там мне брякает в спину.
– Ага, – это я.
Назад, к мертвецам
За окном маршрутного такси плывут… что плывёт? Да всякое дерьмо. Деревья, дома, листва, окна, блеск и так далее. Я еду в свой сон. В прошлое. На окраину мемории, а так же урби ет орби. Впрочем, я всегда на ней живу. На холодном и необитаемом острове.
Меня задевает какое-то хамло с пивной бутылкой. Разворачиваюсь и закатываю ему пощёчину. Потом прошу водителя маршрутного такси остановиться. Хамло испуганно и с ненавистью смотрит. Толкаю и слегка бью под дых. Оно смотрит испуганно, но уже без ненависти, а только со страхом. Вылезаю перед воздушным мостом, шокированный собственной выходкой и глядя вслед на уходящую вместе с хамлом виляющую автоспину.
Вдыхаю полной грудью и иду по воздуху, точнее, по мосту, подо мной рельсы, вагоны и нефтяные цистерны. Эх, уехать бы к чёрту, или поджечь себя. Откуда во мне такая агрессия? А, да, сны. Убийства во сне и наяву. Раньше я не выпендривался, ну, зазря. А теперь вдруг стал ещё и зазря. Напал на обычного алкоголика-болтуна. Перестаю себя контролировать. Что же со мной?..
Одиночество, воздух, высота моста, шоссе и дорога вместе с льющейся водой с неба успокаивают. Проезжающим авто тоже на меня пофигу. Хорошо, что я сюда взял и поехал. Возвращаюсь на остановку как раз, чтобы забраться в подъезжающий автобус, забиваюсь в угол у окна и закрываю глаза. Со мной однажды было… Я пришёл тогда откуда-то, с работы, наверное, я же тогда работал на заводе. Пришёл пьяненький и завалился на диване.
Всегда боялся засыпать, с детства, и, как вновь оказалось тогда на диванчике, недаром. Открывается дверь, молчаливая ватага с чёрными лицами вваливается, а с ватагой – мой мёртвый отец, и покойники все. Беззвучно, немо, очень быстро, сразу, внезапно они рядом со мной. Отец вытягивает руку с выставленным указательным пальцем в моём направлении, и меня хватают за голову и тащат куда-то, а лицо у отца угольное, он же покойник, ну, а мне – пипец, и что дальше, ничего не могу понять, я – просыпаюсь. Раскрываю глаза, слава Богу. Автобус с плачущими стёклами. Пассажиры воняют
