Яксуменко, в этот раз не пытался меня отговаривать от посещения похорон. Я люблю кладбища и похороны. Ну, так пойду посмотреть, как хоронят мной убиенного гея.
Автобус встряхивает на яме. Всё-таки я не шёл сейчас пешком по кладбищу. Это мне снилось. Может, и звонок мента приснился? Достаю телефон. Нет, не приснился. У меня все разговоры записываются, поэтому прослушиваю через наушники, да здравствует Андроид. Автобус тормозит. А, вот, я приехал. На розыски своих кошмаров в родные места. Выхожу из автобуса.
У остановки заправка. Хочу пойти, затариться и дёрнуть, не важно что, что-нибудь алкогольное, всегда можно придумать, что именно. Русские писатели из графоманствующих любят алкогольные темы, потому что о чём же среднестатистическому, скучному, серому человеку ещё и писать. Таким, как они, быть я не хочу. Да и не буду при всём желании. Одного агрессора уже убил. Самому гадко.
Иду себе по уличке, бреду. Назад проплывают сталинские и хрущевские дома рижского пообносившегося и вымирающего предместья, в моём детстве кипучий полувоенный, полурабочий советский городок. Где была рабочая проходная на завод, теперь тишь, благодать: мастерская по надгробным памятникам, потому как и завода давно нет, раньше продавали продукцию для СССР, но СССР не стало, а с Россией латыши разругались. Слева за спиной осталось кладбище, где лежит мой отец, но к нему заходить мне не хочется, хотя его я, в общем, люблю. Это только иногда сны дурацкие снятся.
Если бы только сон, и если бы только один, а то ведь и в реале не владею собой, достаточно вспомнить только что бывшую сцену в маршрутке. Чего греха таить, мне и раньше нередко хотелось надавать по мордасам какому-нибудь хаму, но я впервые на это отважился. Горит лицо, как будто заболеваю. Когда вспоминаю свою агрессию, то меня опять задним числом вторкивает.
От чего всё пошло? C чего я вспылил? С того, что хамло задел моё лицо. Это меня резко взвинтило. Поставило на дыбы, рассердило… Но не важно. Остановлю-ка я поток этих мыслеформ, потому что пора обратно в здесь и сейчас реальности. При такой её неуправляемости как бы только меня не убили и не закопали. Тем более что есть, кому.
Тонкий мир начинает доставать
Вот уже и Адмиральская улица из стоптанных одноэтажных домиков и родные, высокие, уходящие в небо тополя, которые латыши прозвали деревом оккупантов. СССР кончился, а выделители кислорода продолжают его производить, однако с одноэтажными домиками made in Finlandia, поставленными Советскому Союзу в счёт репарации, не всё так благополучно. Мы жили в одном из них, а солдаты советского стройбата его продолжали снаружи достраивать, обкладывая стены стружечными плитами для тепла. Старый дом мой давно ссутулился. А вот и он, старина.
Навстречу не лает собака, соседский Карай. И даже стёкла не блестят сквозь бороду яблонь, да, глаза потухли, передо мной живой мертвец или мёртвый живец, и я хочу, но не буду оправдываться.
Вокруг жёлтая
