стулья: зал ожидания, я сижу на Рижском центральном вокзале, и какой-то плохо одетый мужчина пытается то ли вытащить из под моих ног свою сумку, а то ли снять с меня обувь, чтобы украсть. Из-за его операций я и ударился затылком о пластиковый стул, на котором сидел.
– Кыш! – кричу, и мужчина исчезает.
За гигантскими стеклянными окнами-стенами вокзала разминываются поезда.
Я встаю и потягиваюсь. Надо идти в редакцию. Странно, что мне никто не звонил. Хочу посмотреть на мобильный телефон, но его своровали. Ан, нет, вот он. Отключился. Или я его сам отрубил. Да, в ментуре мне же надо было его выключить.
Чёрные герберы
В редакции уже знают из информационных агентств о моих смертельных похождениях: Яков, очевидно, слил, нарабатывая связи в прессе. Мне кажется, что коллеги думают, будто я убил не случайно, но из умысла. Изо всех сил сдерживаюсь, чтобы не начать оправдываться. Будь проклят комплекс вины.
Коллеги шутят: «Герой!» Им весело. Да и мне есть о чём писать: о геях-страдальцах и о себе, любимом, парадоксально пострадавшем от нападения жертвы нетолерантности. Я-то ещё сегодня думал, что писать о том, какие геи агрессивные, в нашей пролиберальной газете нельзя, но теперь, после того, как о моих похождениях растрезвонили информационные агентства, уже, оказывается, можно.
Сажусь за компьютер, отключаюсь от реальности, и меня вдруг тревожат… сны. Легко и просто проявляются в голове воспоминания: морщинистый жёлтый ангел из видения на вокзале, пригрезившееся ночью убийство в моём милом детстве, и качающаяся мёртвая рука гомосека. Все они на одной полке. Что меня более всего эмоционально задело? Болтающаяся рука, конечно: ведь, если не сдам текст вовремя, меня с говном смешают, а это такая эмоция! Поэтому начинаю писать с руки про нелёгкую судьбу латвийских геев. Заголовок? НЕОХОЛОКОСТ. Если надо кого-то оправдать, то оправдать можно любого, как два пальца об асфальт: вот же, общество их презирает и поставило вне закона, естественно, что они в этой сфере освоились и ведут себя соответственно беззаконно. А вы ноктюрн сыграть смогли бы на флейте водосточных труб? Нет? Тогда сидите и не пиздите. Вот и они не могут, поэтому и доебались.
После работы выпиваю в кабачке с коллегами. Без затей. Становится тепло и хорошо. И лишь когда иду домой под чёрнотой ночного неба, понимаю, что мне страшно. Тянет что-то делать, чтобы не спать и не видеть мучительных снов.
Я у своего места жительства, пятиэтажки литовского проекта. Там квартира, записанная на меня и маму. То, что дало советское правительство отцу-офицеру, теперь самое ценное, что у нас есть. Мать сейчас в России. Она меня не любит. Она любит Россию.
Зайдя к себе и помывшись, снова одеваюсь и лечу вниз по ступенькам, вываливаюсь наружу и вступаю в черноту улицы, где звёзд нет. У нас Балтийское море в нескольких километрах, поэтому сыро и облачно. Некомфортно. То ли холодно, а то ли
