кое-чего достигли, много чего накопили. Видно по фигурам, что живут сытно, а по рожам – что довольны собой. И давно забыта та, что потерялась в начале жизненного пути… А вот и узнаваемые лица: в переднем ряду – Тауфик, за ним – в самой середине толпы – Фирдус. Рядом с Фаридой.
Женщина словно прочитала невысказанные мысли парня.
– Загида исчезла вдруг, – сказала она понуря голову, как бы через силу. – После лекций я пошла в общежитие, она же сказала, что едет на встречу с кем-то. Села в трамвай, который шёл в центр города. К вечеру в общежитие не вернулась. Мы утешили себя тем, что она, возможно, заночевала у кого-нибудь из родственников или знакомых. Хотя до этого такого с ней не случалось. Но когда ни в то утро, ни на следующий день она на лекцию не явилась, я пошла в деканат. Декан наш Васил Кабирович обещал позвонить в деревню, сказал, что если, не дай Бог, Загиды не будет и там, то придётся сообщить в милицию. С кем говорил и что выяснил – об этом мы остались в неведении. А там лекции закончились, началась сессия… Что Загида была арестована, мы узнали много позже. Слух этот дошёл до нас шёпотом, из уха в ухо и дал повод разным догадкам и сплетням. Мелькало имя Фирдуса. Но я не поверила тогда. Ведь он же любил Загиду!
– Как… любил?!
– Влюблён был до беспамятства! С первого семестра!
Перед глазами Муртазы промелькнули строки из тетради матери: «Погубил меня навеки, тот кто клялся в любви вечной».
– Но… а мама моя? – спросил он, будто опасаясь услышать что-то ужасное.
– На дух не переносила. Да и вообще, запрещала себе и думать о парнях. Ведь впереди стояли годы учёбы. Фирдус же ходил за ней по пятам. Жутко надоедал.
Фарида в раздумье наклонилась к столу так, что стали видны только седые кудри.
– И так думала я, и сяк, но так и не поняла. И впрямь, чужая душа – потёмки. Он и сам ходил в те дни, как в воду опущенный, видно, раскаяние грызло его душу. Однажды с глазу на глаз я завела было с ним речь о непонятном исчезновении Загиды, но он прикинулся ничего не ведающим. Сказал, как отрезал: «Нынче никого просто так в кутузку не сажают, если и случилось какое-нибудь недоразумение, выяснят…» Осенью, когда мы вернулись с летних каникул, пришло известие, что Кадерметова уехала в Среднюю Азию и перевелась в тамошний институт. Все вздохнули с облегчением. Я написала было письмо в её родную деревню с просьбой прислать её адрес, но ответа не получила.
– А Садиров теперь где? С ним-то связь поддерживаете?
В вопросе Муртазы прозвучали и тонкий намёк, и горький упрёк. Редкие светлые реснички Фариды задрожали. Чуткая у неё была душа.
– Нет, мы не общаемся.
Она как будто считала себя виноватой за то, что сохранила хорошие отношения с человеком, предавшим её любимую подругу.
– Но при встречах с однокурсниками речь о нём заводится. Говорили, что он постоянно работал воспитателем в колонии.
– В тюрьме, значит?
– Если сказать по-простому. Один выпускник нашего факультета совершил
