наша группа на первом курсе. Это я, а это Загида. Посмотри, как изящно обернула она белый шарф вокруг шеи. Обладала врождённым вкусом. Ей были к лицу яркие цвета: снежно-белый, красный, ярко-бирюзовый. Мне же приятны спокойные тона: серый, сиреневый, бежевый. Разные мы были по натуре, можно сказать, противоположные. Твоя мама была как ртуть, не знала покоя ни минуты. На вечерах была запевалой и в танцах начинала первая. Всех растормошит, развеселит. Открытая, отзывчивая, справедливая. Секретарь комсомольской организации в группе.
Фарида погладила тонкими пальцами страницу альбома.
– Вам, молодым, наверное, трудно представить студентов тех лет – конца шестидесятых. Культ личности давно уже разоблачён, репрессии осуждены, но полной свободы так и не наступило. Нет и нет! Если скажешь хоть слово против комммунистической партии и советского правительства, не видать тебе счастья. А то и воли.
– Неужели арестовывали? Как у нас в Средней Азии?
– Об арестах не было слышно, нет… Но власть нашла другие приёмы держать языки на замке. Появилась угроза ядерной войны, началась холодная война. Повседневно пугали тем, что в любую минуту на наши головы может обрушиться атомная бомба.
Фарида печально вздохнула. Потом выпрямила плечи и сказала окрепшим голосом:
– Но были среди нас люди, которые дышали свободней. Редко встречались, но были!
На лице женщины засветилась улыбка, словно она любовалась на храбрецов.
– Твоя будущая мать, Загида, была одной из них. Её дед, твой прадед, оказывается, был репрессирован в годы так называемого большого террора. Всё нажитое у него отобрали, самого отправили в лагерь, строить Беломорканал. Загида этого не скрывала. Лишь годы спустя мы узнали, что потомков репрессированных в нашей группе было, оказывается, ещё несколько. Но они крепко держали языки за зубами. Ни слова об этом. Потому что было ясно как день: если слух об этом дойдёт до ушей руководства, дороги перед тобой закрыты.
На несколько мгновений воцарилась тишина. Потом Муртаза почти шёпотом, как бы про себя сказал:
– И здесь у вас было так же…
– Загида же не знала страха. О многом крепко думала и делилась своими мыслями с другими. Например, о своих односельчанах. «Люди в деревне были как крепостные, на всю жизнь прикреплённые к колхозам. Не то что уехать, но даже и отлучиться надолго не могли. Им не выдавали паспорта. И это называется справедливость? Получается, родное государство не признавало наших дедов и отцов своими гражданами. И мне стало так жалко их, когда я поняла это!»
– Неужели она одна была такая – размышляющая, рассуждающая? – с удивлением спросил Муртаза.
– Почему же, были. Выражали недовольство установленными в стране порядками. Правда, больше шепотком, только среди самых близких. Не у всех голова набита паклей и сердце каменное… Ходили и политические анекдоты… Однако грозиться кулаком из кармана – одно, броситься с поднятыми кулаками вперёд против несправедливости – совсем другое. Здесь
