Может, потому что постоянно думаешь о нём, этот сон кажется явью? Нет, было, на самом деле было, стал ведь Тимерджан парнем!
Потом началась германская. Старик хорошо её помнит. И не сможет забыть. Рану оставила в сердце война…
Тимерджан был ещё очень молод, его не должны были призвать. Но душа Лукмана была неспокойной, пиявкой присосалась мысль: «Заберут, всё равно заберут…» Надеялся, что не успеют: может, война закончится. Но шли месяцы, годы, в деревне уже не оставалось путных мужчин, всё обветшало, поля покрылись бурьяном, даже стало меньше голубей и больше ворон, а конца войны не было видно. Слабая надежда погасла. И Лукман, то ли предчувствуя беду в будущем, то ли просто не желая, если заберут Тимерджана, остаться лишь вдвоём со старухой, решил женить сына.
Воле отца не перечат. И в самое хорошее летнее время, когда собирают первый мёд, когда уже подросли молоденькие барашки, Тимерджана женили на Зайтуне, справив шумную, весёлую (по военному времени) свадьбу.
Ах, жизнь! Быстро текут её годы. Вот они, те же годы, так же вода шумит у запруды… А сколько уже пережито за тридцать лет, кто только не приходил в этот бренный мир и не уходил из него. Подумаешь – диву дашься. Ну кто из гулявших на этой свадьбе остался жив? Он да его старуха, да вот ещё дом стоит и белый валун у ворот покоится. Больше никого и ничего не осталось. А ведь сам Лукман тогда был крепким, как столб у ворот, сильным, как лошадь. В день свадьбы он пел перед гостями, встав во весь рост на тарантасе, отбросив назад правую полу джиляна, подбоченясь. Пел, глядя на горы, а люди восхищённо слушали его, и потом раздалось со всех сторон:
– Афарин[19], ай да сват!
– Тысячу лет живи, друг Лукман!
– Ай старина, вот так спел!
Что же это была за песня, которую он пел тогда?
Ой, несутся облака, ой, проносятся,
Прикасаются легко к горам…
Или эта:
Пока молод, пусть ничто не остановит,
Как летящего над пропастью оленя…
Нет, уже не вспомнишь, забыл эту песню. Только не забывается однажды пережитое счастье. Светит старику издалека одинокой звездой женитьба Тимерджана, и отрадней становится на душе.
Помнит он, как в длинном чёрном казакине со стоячим воротником, в надетой набекрень шапке, опушённой мехом, Тимерджан, у которого только-только пробились чёрные усики, держа за левую руку Зайтуну, вот на этом дворе помог ей сойти с тарантаса на белый войлок. И Зайтуна, ступая по белому мягкому войлоку, вошла в этот дом невесткой.
Ай, Зайтуна, Зайтуна! Миловидная, застенчивая девушка, терпеливая, послушная молодая сноха. Сколько теплоты, сколько света принесла она в их маленький дом! Пусть земля ей будет пухом! Ведь он сам её сосватал своему Тимерджану…
Девушки ходили за водой к холодному роднику, что у запруды… Весело позвякивали на крашеных коромыслах вёдра, расписанные крупными цветами. К роднику шли
