в окно, откуда нам светила полная кроваво-красная луна, только что выплывшая из-за причудливо-зловещих вечнозеленых деревьев, сказала:
– Уже поздно, Гилберт.
– Вижу, – ответил я. – Полагаю, вы хотите, чтобы я ушел.
– Вам пора. Если мои добрые соседи прознают о вашем визите – а с них станется! – они истолкуют это отнюдь не в мою пользу.
Проговорила она это с какой-то яростной улыбкой, как, несомненно, выразился бы викарий.
– Пусть толкуют как хотят, – сказал я. – Что нам за дело до их мыслей, если мы с вами уверены в себе и друг в друге? Пусть катятся к черту со своими гнусными измышлениями и лживыми выдумками!
Этот взрыв негодования вогнал ее в краску.
– Выходит, вы слышали, что обо мне говорят?
– Да, слышал кое-какие мерзкие кривотолки, но кто им поверит, кроме дураков! Так что пусть они не тревожат вас, Хелен.
– Я не считаю мистера Миллуорда дураком, но он-то верит. И сколь бы невысоко ценили вы мнение о себе окружающих, сколь бы невысоко ставили их самих, все равно неприятно, когда вас считают лжецом и лицемером, когда думают, что вы занимаетесь тем, к чему на самом деле питаете отвращение, и потворствуете порокам, которые на самом деле порицаете, или когда вы обнаруживаете, что все ваши благие намерения тщетны, руки связаны вашей мнимой непорядочностью, а на исповедуемые вами принципы брошена тень.
– Все верно, и если я своей беспечностью и эгоистическим пренебрежением условностями хоть как-то поспособствовал тому, чтобы навлечь на вас эти беды и напасти, то я буду умолять вас не только простить меня, но и позволить загладить вину, наделить полномочиями восстановить ваше доброе имя, дать право сделать вашу честь моей честью и защищать вашу репутацию, которая мне дороже собственной жизни!
– Ужели вы такой герой, чтобы связать свою судьбу с особой, которую, как вы знаете, все кругом презирают и в чем только не подозревают? Ужели вы готовы сделать свои интересы и свою честь неотделимыми от ее чести и интересов? Подумайте! Это дело серьезное.
– Я бы гордился этим, Хелен, и был бы совершенно счастлив! И несказанно рад! И если это единственное препятствие для нашего союза, то его более не существует, и вы должны… вы будете моею!
В пылу безумия я сорвался с места, схватил ее руку и хотел было прижать к губам, но она резко отдернула ее и с горечью воскликнула:
– Нет-нет, есть кое-что еще!
– Но что? Вы обещали, что когда-нибудь я узнаю, и вот…
– Когда-нибудь узнаете… но не теперь. У меня жутко разболелась голова, – сказала она, прижимая ладонь ко лбу. – Мне надо отдохнуть… Сегодня мне и без того мучений хватило, – добавила она раздраженно.
– Но ведь это вам ничем не грозит, – упорствовал я, – вы облегчите душу, и тогда я пойму, как вас утешить.
Она удрученно
