Слух отрастил крылья. Бялик был в недоумении. Он не только не написал ни одного нового стихотворения в Эрец Исраэль, он вообще уже в течение некоторого времени не писал никаких новых стихов. Он даже вообразить себе не мог, откуда у него возьмутся силы, откуда появится возможность расслышать в этом невероятном гаме, устроенном вокруг него, голос с небес, нашептывающий ему поэтические строки. Но его продолжали донимать в течение всего времени его визита напоминаниями о том, что от него ждут по-настоящему сионистского нового стихотворения, основанного на впечатлениях от поездки.
Настал тот самый прощальный вечер. Публика требовала «нового». В этот момент существовало только одно его нигде прежде не опубликованное произведение – рассказ под названием «За оградой». Он его еще не печатал, и никто ни разу не слышал ни одной фразы из него.
И он начал читать публике отрывок из рассказа «За оградой». Надо сказать, что не существовало во всем его творчестве ни единого произведения, более далекого от ожиданий тех, кто сидел в зале или толпился в этот момент возле сцены, на которой он стоял. Он читал отрывок из своего рассказа о любви мальчика из еврейского местечка к соседке, девочке-нееврейке, о невозможности и обреченности этой любви. Помимо того, что это был рассказ о непреодолимой силе любви, не признающей границ, это был также рассказ о невозможности и обреченности жизни в изгнании, о дилемме, стоявшей перед народом и имевшей одно-единственное решение, – но в этой толпе, во всем этом шуме, устроенном вокруг него, его слушатели были лишены возможности понимания на том уровне, на котором он к ним обращался.
Бялика прервали. Один из присутствующих в зале встал и произнес: «И это то самое новое стихотворение об Эрец Исраэль, которого мы все так ждали?»
Поэт на сцене остановился. Он прервал чтение и растерянно произнес: «Я же сам просил вас не устраивать этого прощального вечера! А что касается Эрец Исраэль, то этим своим рассказом „За оградой“ я уж точно ничего не добавил к ее разрушению!»
И после этого он, отложив рукопись рассказа, начал на память читать им стихотворение, – нет, не то, которого они ждали, опять не то. Это было обвинение, которое он обратил к своему народу много-много лет назад. Это было его раннее стихотворение 1897 года. Что было ему делать, если те, к кому он обращался в нем, так ничего за эти годы и не поняли?
Он читал:
Как сухая трава, как поверженный дуб,
Так погиб мой народ – истлевающий труп.
Прогремел для него Божий голос с высот —
И не внял, и не встал, и не дрогнул народ,
Не проснулся в нем лев, не воскрес исполин,
И не вспрянул в ответ ни один, ни один…
И когда, живы духом, из дальней земли
На Господний призыв ваши братья пришли —
Не сбежался навстречу борцам у ворот
Весь, от моря до моря, ликуя, народ,
И для
