с длинным горлышком, седая голова запрокинулась – мужчина пил коньяк, как воду, ничего не видя и не слыша вокруг себя. Опустив глаза, Костя прошел мимо.
На отцовской могиле возились трое: чеченец Исламбек и два его сына, таких же рослые и немногословные. Они уже установили надгробие, и теперь заканчивали монтировать кованый заборчик. Деревянный крест, снятый с могилы, лежал неподалеку.
Обменявшись с Костей рукопожатием, Исламбек кивнул в сторону креста.
– Сейчас сожжем, а пепел тебе. Тут будешь?
– Буду, – Радонев показал глазами на цветы. – Пока не посажу, не уеду. Деньги возьми, Исламбек.
Он рассчитался с рабочими и остался у могилы один. Присел на корточки, протёр рукой фотографию отца. Тот смотрел добродушно, и лицо было гладким, как до пожара. Таким Костя мог бы сделать его сейчас. Мог бы… если бы отец выжил.
– Вот я и вернулся, папа, – тихо сказал Костя.
Он принялся высаживать цветы, вполголоса рассказывая отцу свои нехитрые новости. О матери, с которой всё в порядке, и о которой теперь есть кому заботиться. О своей поездке в Австрию, которая, как ни крути, пошла на пользу. О новой работе… Он умолк, снова вспомнив про Леру. И покачал головой: бывают же в жизни совпадения! Стоило только решить, что детская мечта об офтальмологии должна стать реальностью – и он встречает девушку, из-за которой эта мечта когда-то появилась.
…Тогда, в лагере, Зиновьев вырубил его этим пинком. Когда Костя пришел в себя, испуганная Лера трясла его за плечи.
– Слава богу, ты жив! – выдохнула она. – Они тебя пинали, сильно. Я сбегаю в медпункт, не вставай, у тебя может быть сотрясение и переломы.
Она говорила, морщась от боли, и кровь всё еще капала с её верхней губы. Зиновьева и Болотова уже не было.
– Со мной всё в порядке, – сказал Костя и сел, потому что лежать перед любой девчонкой было позором, а перед Лерой – тем более. Голова кружилась, болели ребра и саднило плечо. Но если не считать этого, он действительно был в порядке.
– Всё равно нужно врачу показаться, – покачала головой Лера.
– И тебе. Больно, наверное?
Она замялась, но кивнула. В заплаканных глазах мелькнула обида.
– Я их отлуплю, – пообещал Костя. – Эти гады больше никогда не будут к тебе приставать.
Но выполнить обещание он не смог. Когда они с Лерой подошли к медпункту, оттуда вывалился Зиновьев. Его правый глаз был крест-накрест залеплен пластырем поверх толстой марлевой салфетки, на футболке темнели пятна крови.
– Ну, всё, вам хана! —крикнул он и припустил по направлению к домику, где размещался их отряд.
Видимо, услышав его крик, медсестра высунула голову из окна.
– Ещё раненые! – недовольно воскликнула она. – По одному заходим!
Костя пропустил Леру и присел на крыльцо медпункта. Голова всё еще кружилась, его подташнивало, но это было полбеды. Перед глазами стояло лицо Зиновьева,
