на завтрак, жирдяй Зиновьев с литровой банкой, наполненной дохлыми оводами. Ловля этих оводов была одной из тех странных мальчишеских забав, смысл которых Костя Радонев никогда не мог понять. Надо было поймать «жужу» живой, чтобы потом привязать к ней нитку и дергать за нее, пока пытающийся улететь овод окончательно не издохнет. А потом складывать крылатые тельца в банку, соревнуясь с остальными – у кого она наполнится первой, тот и победил. То ли из-за того, что на потные телеса жирдяя оводы слетались с особым аппетитом, то ли потому, что он всё свободное время посвящал ловле «жуж», пальма первенства принадлежала Зиновьеву. И это была уже третья его банка. Из-за которой и разгорелся весь сыр-бор.
После завтрака Костя искал Леру, хотел вернуть том Дюма, забытый ею в клубе. Бежал между деревьев по каменистой лагерной дорожке и думал, как подойдёт к ней, как протянет книгу, что скажет при этом… И услышал её крик возле танцплощадки.
Там стояли трое: Лера, Зиновьев и Болотов. А на асфальте блестели осколки разбитой банки и черная горка крылатых трупиков.
Зиновьев был вне себя.
– Нет, ты специально меня толкнула! – орал он, надвигаясь на Леру. По его спине, обтянутой белой футболкой, расплылось пятно пота, шея была красной от злости. Из-за поднятых кулаков Зиновьев казался громадным.
– Ты сам на меня налетел! – Лера отступала. – А сейчас не знаешь, на ком злость сорвать, вот и кричишь.
– Умная, да? Думаешь, умная самая? – рычал Зиновьев.
– Убери кулаки, – Лера высоко вздернула голову. – Я тебя не боюсь.
– Ну и зря! – выкрикнул жирдяй. Толстая рука описала круг, и Костя вдруг услышал глухой шлепок. Лера упала на землю, зажимая рот рукой и глядя на Зиновьева округлившимися от растерянности глазами. Из-под её тонких пальцев брызнула кровь заструилась по ладони. А Зиновьев, победно стоя над ней, начал заносить ногу – будто в футболе, для удара по мячу. Но целью его был не мяч. Лерин живот был целью.
Костя не успел ни подумать, ни испугаться – возмущённый до крайности, он только и чувствовал, что дрожавшую внутри злость, хищную и гудящую, как бензопила. И так же, как пила, готов был вгрызться в эту тупую, тяжёлую человеческую колоду. Он с разгону врезался в Зиновьева. Жирдяй отлетел и свалился рядом с Лерой. Тяжело дыша, Костя встал над ним.
– Ах ты… – длинный поток мата, грязный и ранящий, раздробил тишину. Зиновьев начал вставать, и в его глазах Костя прочёл свой приговор. И тогда, чтобы не дать врагу подняться, изо всех сил треснул его томиком Дюма. И попал острым углом книжки прямо в глаз.
Зиновьев взвыл от боли, спрятал лицо в ладонях, а потом отнял руку и тупо уставился на неё. Рука была в крови, и вся правая бровь была в крови, и то, что под ней, тоже.
– Ты мне глаз выбил, козёл! – плаксиво сказал он, поднимаясь.
Перепуганный Костя хотел подать ему руку. Только сперва нужно было поднять Леру, у которой весь
