одна незначительная сторона предмета изображения не должна быть выражена в стихотворении. Это защищает поэзию от грубой неопределенности.
Демократический принцип изложения
В стихотворении должны быть выражены все существенные стороны предмета изображения. Это защищает поэзию от декадентской банальности.
Начиная новое произведение, писатель делает первый шаг, но он будет ложным, если писатель забудет, что это должен быть шаг вперед. Когда писатель умирает, мы видим, что все его произведения вместе взятые образуют единое творение.
Не нужно много таланта, чтобы увидеть то, что у нас под носом; куда сложнее держать нос по ветру.
Великий писатель не может видеть сквозь стены. Но в отличие от нас он этих стен не возводит.
Только незначительный талант может быть истинным джентльменом; большой талант всегда больше, чем невоспитанный человек. Поэтому так важны второстепенные писатели: они учат хорошим манерам. Созданные ими изысканные безделки могут заставить мастера устыдиться самого себя.
Поэт – отец своих стихов. Их мать – словесность. Из стихов можно составлять списки, как из лошадей на скачках – от Л до П.
Поэт должен ухаживать не только за Музой, но и за госпожой Филологией, и для новичка это важнее. Как правило, талантливый новичок не столько хочет сказать что-то свое, сколько интересуется игрой слов. В таких случаях его творчество напоминает изречение старой дамы, приведенное Форстером: “Откуда мне знать, о чем я думаю, если я не вижу этого на бумаге?” И только после того, как он покорит госпожу Филологию, он может полностью посвятить себя своей Музе.
Ритм, размеры, строфы и т. д. – лишь слуги поэта. Если он достаточно привлекателен, чтобы заслужить их привязанность, и в меру строг, чтобы снискать уважение, в результате может появиться счастливое и опрятное хозяйство. Если он деспотичен, слуги просят об увольнении; если не заставил себя уважать – превращаются в наглых и бесчестных пьяниц и нерях.
Поэт, пишущий свободным стихом, подобен Робинзону Крузо на необитаемом острове: он должен делать все сам: стряпать, стирать и штопать. В исключительных случаях эта холостяцкая независимость дает нечто оригинальное и впечатляющее, но чаще результат бывает убогим: грязные простыни на неубранной постели, неметеный пол и валяющиеся повсюду пустые бутылки.
Есть поэты, например, Киплинг, чей подход к языку напоминает отношение сержанта, увлеченного муштрой: слова у него обучены стоять навытяжку и производить сложные маневры, потеряв при этом способность самостоятельно мыслить. Есть и другие, скажем, Суинберн, который напоминает Свенгали: по их гипнотической воле разыгрывается невероятное словесное представление; слова здесь уже не новобранцы, а слабоумные дети на школьном дворе.
После вавилонского проклятия поэзия стала самым провинциальным из искусств, но сегодня, когда вся мировая культура тяготеет к единообразию, проклятие многим представляется благословением, в поэзии, – говорят они, – не может быть “интернационального стиля”.
