Там обитают чужие, и там кромешный ужас. Понятно, что вещи, захваченные у чужих и переправленные через границу, разделяющую устроенный, правильный – свой мир и мир кромешный, не могут иметь никакой связи с прежними владельцами. Право на эти вещи – абсолютное.
Попутно можно указать на священное значение границ в архаике, а также на ряд юридических форм приобретения и спора, имитирующих захват (использование фестуки в споре о вещи, продажа «под копьем», в какой-то мере и молот(ок) аукциониста).
Так я пришел к выводу, что абсолютность права собственности вытекает из приобретения насилием, захватом у чужих, в начальном варианте – из права на военную добычу. А право на такие же вещи, полученные по сделке, впоследствии, далеко не сразу было расширено до такого же права. Ретроспективно после этого оно стало пониматься как условная, относительная (используя термин Казера) собственность. Этот процесс перехода относительного права в абсолютное, уже известное закону, в принципе отвечал интересам усложняющегося рынка, хотя и породил вечную проблему добросовестного приобретения, с помощью которого владение преобразовывалось разными способами в собственность. Ведь при разных модусах добросовестности она исключена для насильственного захвата, таким образом косвенно указывая на первоначальный источник собственности. В конечном счете насилие было и вовсе вытеснено из сферы собственности – вместе с распространением правоспособности на всех людей. И только в таком реликте, как оккупация, остается глухое напоминание о пройденном пути.
Раз мы помянули добрую совесть (этого предмета придется касаться еще, наверное), то я бы сказал, что добросовестный приобретатель – всегда относительная позиция, это всегда отношение с собственником, опосредованное, но тем не менее только с собственником. Мучительный пункт доброй совести – это обоснование преобразования этой относительной позиции в абсолютную. Очевидно, что дать такое обоснование средствами юридической логики нельзя. Остаются только доводы интереса рынка, целесообразности, т. е. неправовые. Как это произошло и с теорией владения, в области теории доброй совести после практически полного отсутствия исследований в 90-е годы, когда я начал о ней говорить, стал быстро нарастать поток публикаций. В короткий срок были введены в нашу литературу многолетние наработки западной юридической мысли. Тем не менее в самой доброй совести – как в широком, так и в специальном значении в сфере продажи чужой вещи – в принципе не может быть найдено обоснование возникновения абсолютного права из неправа.
В своей книге о собственности вслед за фундаментальными штудиями, к которым меня привела необходимость разобраться в том, что такое собственность, после того, как стала очевидной неубедительность наших прежних теорий, я перешел к решению массы текущих проблем. Как язвительно отзывался об этой части книги Д. Дождев – к настольной книге адвоката. В конечном счете многие решения были после почти десятилетия дискуссий и обсуждений
