мучителя, Святополка.
1.5. Выводы
Наиболее общими этическими категориями являются категории Добра и Зла. В силу своей всеобщности и универсальности они обладают определенной долей абстрактности. (Важнейший психологический факт заключается в том, что современному человеку они представляются едва ли не полной абстракцией.) В русской культуре категории эти изначально заданы христианством. В христианстве же они получили предельно конкретное выражение.
Основные идеальные принципы, которым должен следовать христианин (идущий или, вернее, подвигающийся по пути Божьему, подобящийся Христу), изложены в Нагорной проповеди (см. главы 5–7 Евангелия от Матфея и главу 6 Евангелия от Луки). Сама жизнь Христа, несущая смыслы жертвы-искупления, спасения, истины, пути святости и достижения бессмертия, также конкретизировала представления о том, что есть добро (свято), а что есть зло (греховно) в жизни человека. В основе практики христианства лежит идея следования Христу – истинный христианин своею жизнью, деяниями подобится Сыну Божию. Жизнь Иисуса (выступающая как священное предание, сакральный текст, евангельская притча, жизнеописание, сюжет) неизбежно должна была стать начальным образцом (моделью)244. (Христос «намъ образъ давъ»245, – писал в Чт. Нестор.)
Мир добра и мир зла зеркально отражены друг в друге. Отражением жизнеописания Христа является жизнеописание Антихриста. Сын Божий, призванный спасти человечество от первородного греха, рождается непричастным к нему – непорочно. Естественно, его противник может родиться только от блуда. Образу, воплощающему судьбу-искупление, истину и спасение (святость), мог быть противопоставлен только образ, воплощающий злую судьбу – искушение, ложь и погибель. Финальной теме воскресения и жизни вечной противопоставлена тема злой смерти – проклятия, возмездия Божьего (в частности, реализующегося в самоубийстве) и вечной погибели.
Итак, категории Добра и Зла не только персонифицированы в христианстве, то есть воплощены в образах, они воплощены и в сюжетах. Архетипический сюжет о Христе и Антихристе предстает генетически исходной точкой для литературного сюжета (не для всякого, но входящего в типологический ряд). В ходе творческого процесса, предстающего как бессознательный акт (!), сюжет-архетип выполняет моделирующую, сюжетообразующую функцию.
Рассмотренные тексты позволяют наглядно убедиться в том, что у Христа в литературных текстах есть сюжетный заместитель – святой (праведник). Сюжетным заместителем Антихриста является незаконнорожденный, «злой человек», мучитель. А потому закономерен вывод: в основе любого типа жизнеописания святого («преподобнического», «мученического», «святительского», «княжеского», «юродивого» и т. д.), героя любой разновидности жития лежит архетипический сюжет о Христе. Универсальность данного образца, в частности, выражается в том, что в реальной жизни любой человек (святитель и постриженник, князь и юрод, воин и крестьянин, мужчина и женщина
Образцом для средневековых авторов должен был стать текст Священного Писания в целом, с множеством «положительных» и «отрицательных» жизнеописаний, сцен, ролей, образов, символов и т. д. Но это мог быть только открытый ряд, который пополнялся текстами становящейся христианской культуры. Отсюда множественность отсылок к различным сочинениям в последующих христианских произведениях. Потенциально образцом может выступать любой предшествующий текст-аналог. Например, авторы борисоглебского цикла воспринимают судьбу своих героев (Владимира, Святополка, Бориса и Глеба) в свете сюжетов: 1) об Евстафии Плакиде, украшавшем себя праведными делами и в язычестве, а затем обратившемся в христианство, 2) о подвиге императора Константина Великого, утвердившего христианство в Римской империи, 3) о первом на земле братоубийце, Каине [см.: Бытие 4, 1–12], 4) о следующем убийце из его рода Ламехе [см. Бытие 4, 18–24], 5) об Авимелехе, сыне Гедеона от наложницы, ради воцарения убившем после смерти отца семьдесят своих братьев (законных сыновей) и погибшем – «воздаде Бог» – от брошенного в голову женщиной отломка жернова [см.: Суд. 8, 31–9, 56], 6) о предателе Христа Иуде, 7) о судьбе Юлиана Отступника, который во время своего недолгого императорства (361–363 гг.) попытался возродить прежний языческий культ, но закончил «горькой и нечеловеческой смертью», 8) о мучении Никиты, казненного отцом-язычником, 9) о святой Варваре, претерпевшей такую же смерть, 10) о святом Вацлаве, убитом братом Болеславом I, и др. В. В. Кусков, называя данное явление «ретроспективной исторической аналогией», справедливо замечает, что она «позволяла глубже раскрыть значение того или иного исторического события, дать оценку поведения его участников, прославить их или осудить, установить своеобразную
Подводя итоги своим размышлениям над «поэтикой уподоблений», О. В. Панченко пишет: «Принцип уподобления героев их агиотипам был представлен во всех жанрах древнерусской литературы, посвященных прославлению святости, – в агиографии, эпидейктике, гимнографии. Отдельные приемы “уподоблений” <…> являются лишь конкретными проявлениями единого “типологического” метода, который может быть охарактеризован как метод изобретения (в смысле
В связи со сказанным акцентируем внимание еще раз на очевидном:
Жития святых мучеников Бориса и Глеба… С. 2.
