существовали всякие хитроумные способы, с помощью которых только и можно было «протолкнуть» любую бумагу. В той или иной степени ими владели все сотрудники. Мой же шеф являлся в данной области специалистом экстра-класса. Чтобы сорвать мероприятие, требовалось совсем немного усилий. Достаточно было направить человека по ложному следу. На следующий день шеф предложил пойти с приглашением к замзаву, который нас не курировал и меня абсолютно не знал. Очевидно было, что откажет в поездке. Так оно и вышло.
Но то, что я никуда не поехал, это лишь полдела. Приглашение от зама попало заведующему отдельского секретариата. Тот так расстроился из-за моей популярности за рубежом, что решил отомстить. Загнал меня работать на очередной съезд КПСС – раздавать вместе с девушками-машинистками мандаты и материалы делегатам. Кстати, на ту же конференцию за кордон приглашали еще одного сотрудника отдела. И его не пустили. В порядке мести зав. секретариатом сосватал бедолагу в поездку то ли в Рязань, то ли в Сызрань.
У шефа была еще одна особенность: при том, что он не любил, когда другие путешествуют, сам испытывал колоссальную тягу к перемене мест. Заграница манила его как мощный магнит. И он абсолютно не сопротивлялся «электромагнитному полю», из-за которого коллеги все реже видели его в родных цековских стенах.
Предметом острой зависти на Старой площади мог стать костюм. У товарищей возникали вопросы: где достал, на какие деньги приобрел? Одновременно выносилось порицание за то, что партийный работник расфуфырился, потерял скромность. Машина, личная дача тем более воспринимались с глубочайшим раздражением. Даже телевизор порождал отрицательные эмоции. Жена сослуживца, увидев, что наш телевизионный аппарат имел большой экран, всплеснула руками и воскликнула:
– Ой, где же вы такой экранище оттяпали!?
Как выяснилось, ее телеприемник был не меньшим, но ей хотелось, чтобы у другого было хуже.
Самое же большое омерзение вызывали успехи коллеги на интеллектуальном поприще. Никто не должен быть умнее! В ЦК велась настоящая охота на лиц, публикующихся в печати. Их шельмовали на партийных и профсоюзных собраниях, вызывали на «ковер» в высшие инстанции. В конце концов партком ЦК принял разгромное решение, поименно осудившее плодовитых «писак» и фактически объявившее выступление в прессе вне закона.
Парткомовский функционер гневно разъяснял: «Если у ответственного сотрудника хватает времени для написания статьи, значит, он недорабатывает, не все силы отдает делу партии». «Кроме того, – продолжал марксистский философ уже совсем в духе Оруэлла, – люди сочиняют опусы, сидя в служебных кабинетах, на казенных креслах и орудуя аппаратными перьями. И опираются при этом на знания, информацию, кругозор, полученные благодаря работе в ЦК».
Я пытался возражать:
– Ну а если человек занимается литературными упражнениями на досуге. Вы вот на отдыхе, знаю, любите половить рыбку. Правда?
– Сравнил, – отвечал, широко
