етит твою, сюрпризы преподносят, как не свои, – глаза старика стали набухать, – Говно он, а не сын. Вместо сердца кувалда ледяная. Сколько она за ним бегала, просила, плакала, а он, эх, – дед махнул рукой.
«В тюрьму сел, – решил я, – Попал мальчик в дурную компанию, а та его в преступный промысел завлекла. Сын за решеткой, а бабка – в могиле».
– Жалко мне тебя, – сказал я.
– Чего меня жалеть? – хмуро сказал дед, – Меня жалеть не надо. Ты вон своего другана пожалей, глянь, как выделывается, а баба рожу кривит.
Лева и вправду как-то до крайности неуклюже очаровывал незнакомку. Он тыкался женщине в ухо, а та, дрожа серьгами, отстранялась.
– Неправда, – сказал я, – Он просто комплименты говорит, чтобы сделать тетеньке приятное.
– Любишь? – спросил дед.
– Кого? – вытаращился я, – Тетку? Да я ее в первый раз вижу. Лева говорит, что контакт нужный, она какая-то важная птица.
Дед покрутил ртом, будто собираясь что-то сказать, но не оборонил ни звука.
– Мне с Левой побыть хочется, – сказал я, – Мне он нравится, а сознаться боюсь. Стесняюсь.
– Смотри, профукаешь.
– Много ты понимаешь, – буркнул я, обижаясь, что могу что-то профукать.
– Много-немного, а кое-что понимаю. У нас на предприятии Тамара была. Волос как грива конячья, а я через них сохнуть стал. Сильно красивая была женщина. На подруге ейной женился, чтобы, значит, поближе быть. Эх, молодой был, глупый, кепка-шестиклинка, – воскликнул дед и вдруг резко, со злостью, добавил, – И ты туда же. Сидишь тут, дурак-дураком, на своего чернявого пялишься, а он чего?
– Чего? – не понял я.
– Ждет, вот чего, как Тамара меня ждала, пока замуж не вышла, чтобы одной не быть. Жизнь, говорит, я ей всю порушил, – лицо деда смялось, – Остолоп ты стоеросовый. Гляделки очками прикрыл, а не видишь ни хера.
– Ты-то прям все видишь, – огрызнулся я, – На себя посмотри. Рубаха драная, штаны на вынос опоздали. Ты куда пальто свое драгоценное девал?
– Без надобности оно уже, – усмехнулся дед, – Мне тепло уж. Сладостно.
Он хлопнул себя по лоснящимся коленкам, а мне показалось, что где-то под потолком разлетелись птицы.
– Умер я.
– Неужели? – спросил меня Лева, незаметно очутившийся рядом.
Он не стал садиться рядом, поэтому я видел только его руки. У Левы очень красивые руки: крупные, с длинными сильными пальцами.
– Поедем? – попросил я.
– Куда?
В его вопросе не было насмешки. Мне стало жарко, как будто пальто мертвого деда оказалось на мне.
– К тебе, – предложил я, обливаясь потом, – Или ко мне. Как хочешь. Ты хочешь?
Я поднял голову.
Секунды плыли медленно, как подтаявшее масло. Я смотрел на Леву. Лева смотрел на меня. Наше молчание заглушило все звуки вокруг, – и потом они рухнули на нас
