ведь это всего лишь игра, я всего лишь не хочу, чтобы Лева уходил, я хочу пить с ним кофе, драться на подушках или, как вчера, пощипать сухие листья у комнатных фиалок. Мне нет дела до понедельника, до своей отдельной жизни и неотложных дел, до подхалима, который пыхтит под окнами. Я рычу и катаюсь в постели, потому что не могу придумать иного способа задержать Леву, ведь похоть – это беспроигрышный вариант.
– Подь сюды, – приказываю я и опрокидываю на себя Леву, и дышу ему в теплое, еще пахнущее мылом ухо.
Он обнимает меня. Сопит и мелко трясется. Лева не плачет. Он волнуется. Когда Лева не может справиться с собой, то начинает дрожать, как в лихорадке, а лицо у него делается отсутствующим. Оно не выражает ничего. Лева будто спит, даже если глаза его открыты.
– Не плачь, Левушка, – шепчу я, а он, стягивая с себя, брюки сучит ногами.
Волнующий бег на месте.
Мне уже не смешно, я вновь обретаю цельность, я спускаюсь от уха к шее. Лева торопливо возится надо мной, я облизываю все, до чего могу дотянуться, я закрываю глаза, и от того меня становится больше, я словно выворачиваюсь наизнанку, умудряясь обхватить все вокруг меня – и шепот, и скрип, и гортанное «ааах» – ослепительный свет толчками бьет из меня, он заливает все ровным светом, а когда открываю глаза, Лева торопится протянуть мне бумажную салфетку и, пока я промокаю ей жидкость на животе, он успевает надеть брюки, футболку, рубашку и уже заталкивает руку в правый рукав пиджака, вздернув кверху плечо.
Я кладу на лицо подушку и дую в голос, будто в слезах. Я дую до тех пор, пока не чувствую на себе левиной руки.
Я отбрасываю подушку и с хохотом тяну Леву к себе. Но машина внизу подает нетерпеливые гудки, а значит мы и впрямь зашли далеко, потому что подхалим обычно осторожен с Левой.
– Мне пора. Мне, правда, пора, – оправдывается Лева, не отказываясь от моего объятия.
Ненадолго замерев с ним, я кладу подбородок ему на плечи, я слышу, как ухает сердце, словно я качусь с вершины американской горки.
– Уматывай.
Я говорю это специально грубо, чтобы урвать себе еще немного радости – от виноватой левиной улыбки, делающей его похожей не на собаку, а на него самого.
Теперь Лева похож сам на себя, и я счастлив, что фантазия моя внезапно оскудела, потому что это означает, что не надо мучаться, правда ли я счастлив или всего лишь вбил себе в голову. Я любуюсь Левой, не думая, на кого он похож.
– Вечером придешь? – спрашивает он.
– Не знаю.
– Ключ у тебя есть, – он уходит, а я лежу в его кровати, раскинув руки. Мне кажется, что я – корабль, который только что вернулся в родную гавань после долгого путешествия.
Я еще не думаю о своей отдельной жизни без Левы, но уже чувствую ее приближение.
Я встаю и иду в душ.
10 декабря. На коленях
Я положил
