в это в время в косвенном свете Луны и прямого, лобового удара нанести не может.
Толстой же задает и задает себе один и тот же вопрос:
– Ни с того, ни с сего, – не имея возможным существования прошлого, которое может быть неизвестно не только героям событий прямо сейчас происходящих, но и зрителям! – Уж, зрителям-то должно быть всё известно!
А:
– За каким тогда они пришли на этот спектакль? – спрашивается.
Зритель – Читатель – не только участник событий пьесы, но и вообще:
– Ее главный герой! – это даже не рассматривается Львом Толстым, как хоть как-то возможная реальность.
Тогда, как в пьесах Шекспира ТОЛЬКО об этом именно и идет речь, а не о том, какой король сколько имел любовниц, или он ли именно убил Дездемону, или за него это сделали другие. Вот то, что это могли сделать другие – прямо неизвестно никому, кроме одного главного героя – Зрителя, но не как очевидность:
– Вот Дездемона умирает, – это и так видят все, а видит, как человек, способный видеть Невидимое, что значит:
– Делает логический вывод, – как в Дубровском:
– Прямо нигде не написано, что Дубровский выполняет просьбу Маши, дочери Кирилы Петровича Троекурова – спасает ее, а она – к ужасу Льва Толстого:
– Отбивается от него в карете:
– Поздно, мил херц, но я другому отдана и буде век ему верна, – обращается, как сумасшедшая, – скажет Лев Толстой, потому что обращается не к Дубровскому даже, а к человеку в маске, а – как говорится:
– Где написано, что это Дубровский? – Мама мия! Он в это время сидит рядом с ней, в роли князя Верейского, – так бывает?
Вот это:
– Так бывает? – ни разу не спросил Лев Толстой, ибо со старта взялся, что:
– Театра в театре – не может быть! – спрашивается:
– Что же там тогда осталось, мил херц?
Следовательно, в Театре может идти только Спектакль, спектакль, однако, в котором участвует и Зритель, как его, этого спектакля:
– Герой.
Почему, спрашивается, Ван Гог в тридцать лет бросил свои проповеди, и был направлен в сторону иную, живописную, хотя не мог научиться даже рисовать гипс?
Именно потому, что понял, не в буквальности перевода кальки дело рассказов правды бога, а в:
– Невидимом Его духе. – Не в дереве находящемся, как Соловей Разбойник, а скрывающемся между его ветвей.
Почему и бегал Ван Гог каждое утро навстречу с Ним, чтобы, достав свой Телескоп в виде Мольберта, так нарисовать дерево, чтобы оно было таким только при Посылке:
– Там был Бог!
Толстой же присутствие бога называет артефактом самой реальности, реальности несуществующей, а придуманной совершенно несуразно Шекспиром. Вполне возможно, что Лев Толстой и сам – ПОЧТИ незаметно для самого себя, играет роль:
– Их
