премирных» [2, с. 491]. Поэтому монах должен был попытаться научить умирающего больного жить не «как можно дольше», а как можно гармоничнее и осмысленнее, его задача состояла в том, чтобы постоянно напоминать о смерти и готовить человека к последним минутам пребывания в этом мире. В то время как действия социального работника в хосписе сводятся к тому, чтобы помочь умирающему так или иначе забыться. Представляется, что такая ситуация сложилась здесь как отражение атеистической модели мира, пришедшей на смену религиозному мировосприятию. Несомненно, что все люди, по-прежнему, живут и действуют «со смыслом», то есть ставят перед собой определенные цели и добиваются их осуществления. Однако особенность частных, мимолетных человеческих целей заключается в том, что по их достижении они утрачивают свою побуждающую к действию силу. Поэтому особое значение в человеческой жизни всегда приобретали более отдаленные цели, и в христианской модели мира их основополагающей и объединяющей нравственно-религиозной идеей выступала идея спасения, которая служила утешением и воздаянием за все беды и невзгоды, испытанные человеком на протяжении его жизни. Современный мир не только равнодушен к Богу, но вместе с тем, и к вопросу о спасении. Поэтому медики, на чьи плечи легла миссия сострадания и утешения, в первую очередь, считали своим долгом помочь человеку забыться, научить его избегать самих мыслей о смерти. Одной из негативных сторон «материалистической морали» стала тенденция скрывать от пациента правду о диагнозе и прогнозе. В результате этого предписанного оптимизма, как указывает психотерапевт А. В. Гнездилов, пациенты чувствуют себя «одинокими, дезориентированными в реальном положении вещей, обманутыми».[18] Стоит ли говорить о последствиях этого внушаемого ложного оптимизма?
Противоположную точку зрения в книге «Жизнь. Болезнь. Смерть» высказывает митрополит Антоний Сурожский, врач по своей мирской профессии. Он вспоминает, что когда его матери, больной раком, сделали операцию, закончившуюся неудачно, доктор сказал ему: «Но, конечно. Вы ничего не скажете своей матери», на что отец Антоний ответил отрицательно. И сказал, поскольку, по его мнению, «только смерть может наполнить…смыслом все, что кажется как будто малым и незначительным…». Как пишет отец Антоний, в результате «ни моя мать или я сам не были замурованы в ложь,… никогда мне не требовалось входить в палату матери с улыбкой, в которой была бы ложь, …ни в какой момент мы не были лишены взаимной поддержки».[19]
Таким образом, деятельность социального работника в хосписе, основанная на традиционных западных и отечественных психологических теориях, как правило, не удовлетворяет духовные проблемы и трансцендентные потребности человека. Потребности эти выражаются в том, что даже атеистически настроенные пациенты дают положительную оценку прихода в хоспис священника. По наблюдениям А. В. Гнездилова, в канун прихода смерти число стойких атеистов резко сокращается, кто искренне, кто
Гнездилов А. В. Психологические аспекты в условиях хосписа. СПб., 1996. С. 12.
Сурожский Антоний, митр. Жизнь. Болезнь. Смерть. М., 1995. С. 65–67.
