Марксизм Плеханова был частью общей историцистской реакции на “юридическое мировоззрение”, он считал это мировоззрение классическим примером утопической веры в “абстрактный идеал”, но тем не менее относился к нему серьезно, как к выражению искренних стремлений или честных иллюзий прогрессивной буржуазии и как к важной диалектической ступени развертывания Разума Истории. Для Ленина любая вера в универсальную законную справедливость была просто абсурдна. Он был глубоко убежден, что мыслящие люди не могут серьезно спорить с тем, что право по самой своей сути служит интересам сильнейшего; поэтому он был склонен рассматривать возвышенный образ права лишь как достойное презрения выражение трусливого буржуазного лицемерия. Это объясняет, почему он “всегда был несколько снисходителен к анархистам”[270], хоть и подвергая их жестокой критике, но, в отличие от Плеханова, относясь к ним серьезно, считая их убеждения смелыми и честными, лишенными трусливого духа буржуазного либерализма.
В 1917 г. Ленин и Плеханов оказались на противоположных сторонах баррикады. Плеханов, которого Ленин к тому времени называл “печально-знаменитым русским ренегатом марксизма”[271], видел трагедию революции в неспособности русских социалистов пойти на союз с либералами. Он критиковал меньшевиков, которых считал “полуленинцами” за непоследовательность их оценки революции и своей роли в ней: в соответствии со своими теоретическими убеждениями они подчеркивали буржуазный характер революции, в то же время отказываясь от союза с либералами, не говоря уже о либеральном руководстве, как будто буржуазная революция возможна без буржуазных партий, как будто капитализм возможен без капиталистов[272]. Он обвинял правительство Керенского в недостаточно энергичной борьбе с “волной анархии”[273], даже кадеты, по его мнению, были слишком снисходительны к левым радикалам, зараженным “циммервальд-кинтальским духом”, недостаточно решительно защищали отечество[274]. “Апрельские тезисы” Ленина были для него бредом сумасшедшего[275]. Его позиция была столь непреклонна и столь широко известна, что вскоре после захвата власти Лениным ему предложили пост министра в контрреволюционной коалиции. Он отклонил предложение, но этот жест выразил лишь его личную трагедию: “Я сорок лет посвятил пролетариату, и я не предам его, когда он избрал неверный путь”[276]. В глубине сердца он был убежден, что большевистская революция была исторической катастрофой.
Позицию Ленина в 1917 г., до захвата им власти, можно охарактеризовать как заигрывание с идеей непосредственной демократии, выраженной в Советах. Он подчеркивал, что социалистическая революция невозможна без некоторого возвращения к “примитивному демократизму”[277], что ее окончательная цель совпадала с анархистским идеалом общества без государства и что его разногласия с анархистами касались только средств борьбы (“Мы
См.:
Там же. Т. 2. С. 198.
Там же. С. 193.
Там же. Т. 1. С. 21.
Цит. по:
