увиденное. В самых ранних версиях этого приложения можно было самому записать или надиктовать то, что ты запомнил, затем компьютер создавал виртуальную реальность сна, совмещая ее с данными о физиологических изменениях организма. Алекс пересмотрела запись с утра, но так и не смогла разглядеть детали. Все было каким-то нечетким. Там еще были Натаван, закутанная, словно в кокон, в глухую паранджу, и фиалка. Цветок светил вместо солнца над каменным городом из сна. Она ослепляла ярко-синим светом, прожигала насквозь. От ее лучей Алекс и проснулась, понимая, что это не фиалка вовсе, а утреннее солнце, взошедшее над морем, будит ее.
Алекс осознала, что здесь, в Зоне старых ценностей, она запоминала свои сны, она их видела. Дома же, в Зоне толерантности, она могла их посмотреть только с помощь «Ловца». По-видимому, так на нее воздействовали цвета, запахи и вкусы. Все рецепторы заработали в полную силу. И она могла наблюдать за тем, что до этого было скрыто где-то очень глубоко. Сны, фантазии, видения стали частью реальности, а еще неотъемлемой частью ее существа. Они представляли собой визуальную материализацию ее дремлющих чувств, эмоций и психических реакций. Она их видела сама, своим внутренним зрением. Это были волки и колесницы в горах Дагестана, это были каменный город, музыканты с синтезатором, человек, протягивающий к ней руки. Сны и видения с каждым разом становились все более осязаемыми, все более четкими и яркими. Она запоминала их.
Сразу после завтрака Таддеус отвез Алекс к реабилитационному центру для богов-репатриантов, который находился в новом городе. Она решила выйти за квартал от закрытой территории центра и прогуливаться неподалеку. Хотелось разведать обстановку, посмотреть, нет ли каких-нибудь лазеек, благодаря которым можно было бы пробраться на территорию коттеджного поселка, понаблюдать за тем, кто входит и выходит и в какое время. Выбравшись из машины, она не спеша направилась вдоль высокой ограды, за которой и перед которой росли кустарники и деревья, формирующие плотную живую изгородь. Каждые три метра на столбиках ограды виднелись глазки видеокамер. Все было под контролем. Казалось, здесь и муха не пролетит. И вдруг, подойдя к центральным воротам, она с изумлением обнаружила, что они были раскрыты нараспашку, в будке, где должна была, по всей видимости, сидеть охрана, никого не было, а с улицы прекрасно просматривалась лужайка, где на шезлонгах и расстеленных на траве ковриках сидели люди, одетые по моде эллинистической эпохи. Судя по всему, это и были те самые боги, точнее, кто-то из богов. Они были намного выше обычных людей, выглядели очень молодо, и каждый был занят самим собой. Друг с другом они не общались, просто сидели в тишине. Кто-то читал книгу, кто-то играл на музыкальном инструменте, кто-то делал записи в блокнот, кто-то ходил с сачком и нехотя ловил бабочек. Лица богов действительно производили тягостное впечатление. От них веяло тоской, отчужденностью, неудовлетворенностью
