ночам она часто всхлипывала и молила Господа облегчить страдания. Парень, слушая ее причитания, вспоминал небогатые, тихие улочки Варшавы и то, как ловко мешал русский с польским, придумывая новые, никем и никогда не слыханные словечки, половина из которых были, по его мнению, бранные, а потом постепенно засыпал.
Шесть утра – пора на работу. Скудный завтрак: пара яиц, кусок жесткого сыра с хлебом и фляжка воды, брался с собой и растягивался на всю смену, до восьми вечера.
Он тихо и робко, стараясь казаться невидимым, шагал по краешку тротуара, мимо вечно спешащих господ. Точно так же было и в гимназии. Не дай бог коснуться замасленной, множество раз пошитой-перешитой серой униформы строгих, сшитых из дорогой ткани костюмов! Вечером большинство учеников заберут на машинах; и дома их будет ждать хороший ужин. Ему же предстоит дойти до ближайшей остановки, сесть на «самоходку» и почти час телепаться в другую часть города, в «бедняцкий квартал». Там, в многоквартирном доме, шум в котором не затихает даже ночью, его ожидает комнатка, пять на четыре метра, за которую пан Миколаш дерет так, что половина общего заработка уходит на ее оплату.
А ведь еще необходимо питаться и одеваться.
Но он был рад такой работе – благодаря ей он впервые прикоснулся к чему-то прекрасному, возвышенному. Красивые танцы Мари вкупе с музыкой, в которой он почти ничего не понимал, манила своей возвышенностью, элитарностью. Он искренне завидовал таперу – старому пианисту, сутулому и тощему, растерявшему остатки волос, но все равно важному и уважаемому господину. Сгорбившись над роялем, узловатыми пальцами он выводил затейливые, берущие за самое естество, мелодии.
И парень, в очередной раз, тайком пробравшийся на репетицию Мари и ее безвестных подружек, обещал себе, во что бы ни стало научиться извлекать из фортепьяно не менее чарующие звуки…
6
Эрик, против своей воли, продолжал мысленное путешествие по закоулкам памяти – давно затоптанным и изученным до мельчайших подробностей.
Вот перед ним опять нескладный, полуграмотный, нищий парень из чужой страны. Он взирает на юную балерину из темного угла – словно паук, приценивающейся к добыче. Пусть играет незнакомый но, кажется, шопеновский вальс, пусть балерина продолжает крутиться и метаться, выбрасывая стройные ножки и ручки. Пусть парня ищут снаружи – пока репетиция не завершится, он не покинет облюбованный тайник.
– Если бы ни зима…– Эрик замечает, что немного «смазал» ноту, и едва не сбился с ритма. Непростительная потеря контроля. Чертова зима…
А причем здесь зима? Разве юная царица посмотрит на грязного бедняка? Окончив свое обучение, она упорхнет дальше, в открывшиеся ей просторы. А парень продолжит влачить жалкое существование. Зима не виновата, какой бы горькой она для него не была.
Он далеко не сразу понял, что подхватил не обычную простуду. Сколько раз он собирался купить хотя бы пальто,
