стражу, если благородные господа не угомонятся.
– Мои добрые соратники, мне требуется ваша помощь, – обратилась к ним Пери. – У нас неотложные дела – разбитые ворота, отравленные стрелы на земле дворца, смута в Казвине, закрывшийся базар. Разве не поможете вы дочери шахского рода, когда она призывает вас?
– На все это потребуются деньги, – сказал мирза Шокролло.
– Вы можете прислать мне отчет казначейства.
Его тяжкие обвислые подбородки задвигались, как будто он собирался сказать – нет денег на то, чего вы требуете. Перечислял затруднения он до тех пор, пока она не потеряла терпение.
– Ты забыл, кто я, – ледяным тоном перебила она. – Еще несколько дней назад мой отец слушал меня во всем. Не смейте и на секунду подумать, что я не смогу защищать интересы династии так же беспощадно, как это делал он, – с вашей помощью или без нее. Вы все должны вернуться на свои посты. Завтра утром начнем с докладов от каждой службы, включая казначейство. Дело ваше – добиться, чтоб нового шаха не встретила сумятица и разброд. Мне не хотелось бы сказать ему, что вас не было, когда вы были особенно нужны.
Дальнейшие споры Шамхал-хан пресек:
– Вот слова лучшей из дочерей Сафавидов! Можете идти.
Он выставил всех мужчин, и Маджида тоже, чтоб Пери могла выйти. Я поднял завесу, и она вышла, отирая лицо платком. Выглядела она увядшей, словно базилик суточной давности.
– Я не добилась того, на что надеялась. Какие же они строптивые! Пошлю Исмаилу срочное письмо и объясню, какое здесь сложное положение…
– С Божьей волей он скоро будет тут, – ответил я и понял, что в моем собственном голосе была тревога.
– Надеюсь. Чувствую, словно удерживаю вес его трона на тонкой шелковинке.
Вернулся Шамхал и подошел к племяннице.
– Дитя мое, ты все сделала отлично, – сказал он, однако счастья в его темных глазах не было.
Тем вечером, когда мы с Пери начали работу, мать госпожи без предупреждения явилась повидать ее. Она вошла в комнату так тихо, что мы с Пери услышали ее лишь тогда, когда она приветствовала свою дочь, и мы оторвались от бумаг и увидели ее, стоящую рядом.
– Матушка, добро пожаловать, – сказала Пери. – Как ваше здоровье?
– Понемногу.
Пери подняла брови:
– Могу я предложить вам чаю? Засахаренных фруктов? Подушку, чтобы сесть? – Речь была учтива, но я ощутил нетерпение царевны.
Мать отклонила угощение и с трудом уселась возле Пери, но на расстоянии, которое делало неразличимым любое сходство. Дака-черкес-ханум была женщиной лет пятидесяти, у которой, казалось, не оставалось сил передать дочери что-то свое. Она была тонкокостной, светлокожей, со светло-карими глазами.
– Дочь моя, звезда моей вселенной, думаю, ты знаешь, зачем я пришла.
Улыбка Пери была такой напряженной, словно она предчувствовала дальнейшее. Дака взглянула ей в глаза, и, к моему изумлению, Пери отвела взгляд.
Я
